Александр Даган - Дело Белки

– Прошу прощения! У нас ремонт, – известил меня появившийся из длинного бокового коридора Антон Павлович. – Прежний офис сгорел. Серый не закрыл клетку с фениксами. Пришлось временно перебраться сюда. Чаю? Вскоре мы с Чеховым сидели на бывшей коммунальной кухне и пили горячий чай. Мне досталась высокая чуть надтреснутая чашка с раструбом. Вся в аляповатых цветах. Чехов же изящно подносил ко рту тонкий стеклянный стакан в мельхиоровом подстаканнике. Такая посуда попадалась мне разве что в детстве в поездах дальнего следования. Впрочем, в те годы любая поездка казалась мне увлекательным событием, которое непременно принесет мне встречу, если не со сказочными чудесами, то по крайней мере с незабываемыми приключениями. Сейчас это чувство возникло вновь и, надо сказать, оно было вполне уместно. Открылась дверь, и в комнату зашла уже знакомая мне девица. Она успела переодеть джинсы и футболку, и теперь была в шортах и безрукавной маечке. Тем не менее, и в этих вещах, как и в прежнем наряде, преобладали оттенки зеленого.

– Заходи, Вася! Присаживайся! – пригласил девушку Чехов. Впрочем, теперь при более ярком, чем на улице освещении я понял, что слово «девушка», подходит к ней так же плохо, как и мужское имя Вася. Передо мной была зрелая женщина. Зрелость заключалось не в фигуре. Ее тело казалось весьма изящным, если не сказать спортивным. И в ее движениях не было той возрастной тяжести, которая отличает даже следящих за собой женщин, после того как им исполняется тридцать пять или сорок. Кожа Васи также выглядела прекрасно. Ни сеточек в уголках глаз, ни намечающейся дряблости на шее, ни проступивших вен на руках или икрах. Короче говоря, все в ней было воплощением здоровья и молодости. И все-таки, сам не знаю по какой причине, я был твердо уверен, женщине, на которую я смотрю в лучшем случае за сорок, а возможно уже и под пятьдесят. Наверное, можно было наплести что-то про незаурядный ум или особенную мудрость читавшуюся в ее бездонных глазах. Но это было не так. Глаза были и впрямь бездонными, светло-карими с прозеленью и совершенно по-детски блестящими. У взрослых такого блеска просто не может быть. Что-то меняется с возрастом то ли в составе, то ли в строении роговой оболочки. У нее этот блеск был, но прочесть что-либо по этим огромным, манящим, словно гипнотизирующим очам было совершенно невозможно.

– Ну, что? Насмотрелся? – как-то очень уж, по-деловому, осведомилась Вася, налив себе чай. – Смотри, смотри! Не возбраняется. Только давай договоримся. Если ты с нами останешься, чур, не влюбляться. Работе мешает.

– Да я как бы и не собираюсь, – опешил я от такой прямоты и натиска.

– Никто не собирается, – очень тихо, но не настолько, чтобы я не расслышал, произнес Антон Павлович.

– Хватит, Ваня, – неожиданно мягко и все же очень настойчиво попросила любительница зеленого. – Не сейчас. Чехов кивнул и отвернулся к окну. Стало ясно, что этих двоих связывают какие-то очень давние, очень личные и очень непростые отношения. Но меня сейчас гораздо больше занимало другое.

– Э… Кто вы? – не выдержав, поинтересовался я. – И о какой работе речь?

– Об интересной! – лаконично ответила Вася. – Впрочем об этом ты, похоже, уже и сам догадался. Что касается твоего первого вопроса… Женщина повернулась к Чехову:

– Давай, Ваня! У тебя это часть обычно лучше получается. Антон Павлович, который оказался вовсе даже Иваном, отставил стакан, вздохнул и доверительно посмотрел мне в глаза.

– Мы, молодой человек, представляем собой некую благотворительную организацию. Или, если хотите, общество. «Блин! Сектанты!» – подумал я.

– Наша задача – продолжал Чехов. – Охрана окружающей среды, решение экологических проблем, забота о мире живой природы.

– В смысле, вы представляете партию Зеленых, – попытался уточнить я. Зеленая Вася уткнулась в свою чашку и фыркнула, отчего ее чай разбрызгался во все стороны. Иван осуждающе взглянул на подругу и снова обратился ко мне.

– Вы правы! – кивнул он. – Пожалуй, в современных терминах нас можно назвать и так. Впрочем, думаю, нам больше подошло бы определение Общества Защиты Животных… Волшебных!

– В смысле? – не понял я собеседника.

– Послушай, парень! – не выдержала Вася. – Ты сказки в детстве читал? Легенды? Мифы всякие?

– Конечно! – поспешил обидеться я. Возможно, потому что чтение всегда было моим слабым местом.

– Ну, тогда сам попробуй сказать, – потребовала Вася. – Что такое, по-твоему, волшебные животные?!

– Вы имеете в виду такие, как единорог? – назвал я единственное мифологическое существо, пришедшее мне в голову.

– Совершенно верно! – обрадовался Иван.

– Еще! – не унималась Вася.

– Ну, не знаю! – я мучительно пытался вспомнить прочитанные мне когда-то вслух детские книжки или хотя бы фильмы, которые я смотрел по воскресеньям в полдень в телевизионной рубрике «В гостях у сказки». – Конек-горбунок, Змей Горыныч, Русалка…

– Русалка не животное, – оборвала меня Вася тоном строгой учительницы. – Это деградировавший человек-амфибия.

– Что? – не понял я.

– Видите ли, молодой человек, – решил просветить меня Иван. – Русалки уже множество лет, как утратили способность к полноценной трансформации. Теперь, чтобы стать человеком, либо наоборот полностью превратиться в рыбу им необходимо соответствующее зелье. Поэтому Василиса и упомянула деградацию. «Так вот почему она Вася!» – мелькнуло в моей голове. Но мысль эта была немедленно вытеснена более важным предметом.

– Секундочку! А что раньше они могли превращаться полностью?

– Конечно! – подтвердил Иван таким тоном, как будто речь шла о том, что Земля круглая, Анджелина Джоли – женщина, а Москва – столица Российской федерации. – Некоторые, между прочим, и сейчас умеют! Василиса! Иван призывно посмотрел напарницу. Та продолжала молча стоять рядом, делая вид, будто сказанное к ней не относится.

– Вася, – в интонации Чехова проявилась неожиданная для его рафинированно интеллигентного вида твердость. – Ты же понимаешь, иначе все затянется очень надолго.

– И что, – взорвалась Василиса. – Я должна по этому поводу воду в вино превращать?! Или прикажешь по воде пройтись!

– Нет, – с достоинством ответил Иван. – С этим я бы обратился не к тебе. Ну, пожалуйста. Не ломайся.

– Пусть отвернется! – потребовала Василиса. Я не сомневался, что речь шла обо мне и с готовностью уселся к ней спиной. Не то, чтобы мне не было интересно взглянуть на то, что сейчас должно было произойти, но я нутром почувствовал, что, если попытаюсь подглядывать, то меня запросто оставят без чуда. Надо отдать должное Ивану, он из солидарности также отвернулся от Василисы. Более того, наклонился к моему уху и заговорщицки прошептал: