Наталия Осояну - Завеса теней

— Правда. Чистая правда. Мы верим и в Единого, и в Стражей. Но Единый слишком далеко, и молитв не слышит — ни наших, ни ваших.

Кларисса ошеломленно уставилась на него:

— Как это?

— На границе Великого леса есть храм Радуги… или, вернее, дом Радуги — так у нас принято говорить, — он говорил очень тихо. — В этом Доме нет ни одной вещи из золота или серебра, ни одного драгоценного камня — только камень и дерево. В главном зале есть девять колонн, и если обойти их все, то можно прочитать вот что…

Эльмо набрал воздуха и заговорил нараспев:

— Он, Единый, сотворив земную твердь и воду, а также небо над ними, закрепил в небе Чашу Равновесия, поставив двоих Стражей удерживать её. Были Стражи ликом прекрасны и подобны Ему, но один был светел, а другой — темен. И наделил Он Стражей силой творения и повелел им населить земную твердь — остров в океане, именуемый Сэнгэр, что означает "Одинокий", — живыми существами по воле и разумению своему, но велел не создавать людей, ибо заберут люди большую часть силы творения, и станут Стражи их рабами. Но ослушался темный Страж. Посчитав, что если сотворить людей из того, что уже было создано Им, то можно обойти Его запрет, создал он из серебра Лунную Женщину — и светлый страж, чтобы не нарушить Равновесие, создал из золота Солнечного Мужчину. А когда полюбили друг друга Солнце и Луна, родились у них дети из плоти и крови — то были Майя и Майар, первые люди. Стражи поняли, что ошиблись, и что сами себя за неповиновение наказали — сила их в час рождения первых людей уменьшилась наполовину. И Он, узнав об этом, вознес Солнце и Луну в небеса, поставив по разные стороны мира, чтобы никогда они не смогли больше встретиться, а Стражей оставил прикованными к Сэнгэру и к людям, чтобы поняли они: за тех, кого сотворил, ты навсегда в ответе. Ударила молния в одинокую землю, и отделились от неё другие земли — так появилась Южная тысяча островов. Но Майя и Майар остались живы, и от них пошел род людской. А Стражи с той поры охраняют не только Чашу Равновесия, но и врата Радуги, сквозь которые из мира в мир иной проходят души умерших людей — так будет вечно!..

Последние слова эхом прокатились по коридору — «вечно!.. вечно!» — и растаяли во тьме. Кларисса смотрела на Эльмо, не мигая, а в глазах её стояли слезы. Чародей устало закрыл глаза и добавил:

— Врата называются радужными, потому что в день, когда умерли первые люди, Стражи плакали — они успели полюбить свои создания. Их слезы пролились на землю дождем, а потом появилась первая в мире Радуга… под нею и открылись Врата, предназначенные для душ умерших людей, но Стражам за них заглянуть не дано. Они могут лишь провожать души в последний путь, а что там, за Вратами, они не знают… — он помолчал и договорил с легкой усмешкой: — Или просто никому не говорят.

— Но как же так… — растерянно проговорила девушка. — Разве Единый не дал людям Великую книгу…

— Она не существует и никогда не существовала, — мягко проговорил Эльмо. — А ваш Знак Книги… — он с видимым усилием поднял руки и сложил ладони ребром к ребру, — …на самом деле и есть знак Врат. Присмотрись!

Кларисса посмотрела — и ужаснулась. В самом деле, это могла быть не только Книга, но и створки ворот…

— Я должна уйти, — прошептала девушка, зажмурившись. — Я совершила ошибку и должна покаяться…

— Уходи, — отозвалось чудовище. — Забудь о нашей встрече как можно скорее. Но я знаю, ты веришь мне… если бы ты не сомневалась в глубине души в своей вере в Единого, который давным-давно покинул этот мир, то не пришла бы сюда. И уж тем более не дала бы мне договорить до конца…

— Есть в душе моей грех, — Кларисса выпрямилась и взглянула на Эльмо со всей суровостью. — Зачем ты появился в нашем доме? Почему искушаешь меня?!

— Я должен был перейти Завесу теней, — с грустью сказал чародей. — Но не смог.

Она удивленно подняла брови.

— Завеса не там, — Эльмо взмахнул рукой, намекая на перевал Одиночества. — Она здесь… — он постучал согнутым пальцем по виску. На мгновение Клариссе показалось, что морда чудовища становится прозрачной, тает, и что вот-вот она сумеет разглядеть его настоящее лицо.

— Я не понимаю, — проговорила девушка. — Ты знаешь, что скоро должен умереть, но совсем не думаешь об этом. Кто ты?

— Я чудовище, — с иронией отозвался Эльмо. — А такой фасон платья, кстати, в Ирмегарде уже не моден.

Клариссу это отрезвило. Она выпрямилась, придала своему лицу суровое выражение.

— Был бы ты человеком… — она презрительно поморщилась. — А, всё равно тебя сожгут.

И на этом разговор закончился.

Иеронимус проснулся рано утром, и с удивлением обнаружил, что ему уже принесли завтрак и теплую воду. Инквизитор, которому давно не выпадала удача как следует умыться и позавтракать, с наслаждением сделал и то, и другое, не забыв вознести хвалу Единому.

Потом он открыл дверь и обнаружил Эльмо.

— Встань, — сказал инквизитор. Пленник, чья заросшая шерстью физиономия надежно скрывала любые эмоции, посмотрел на церковника снизу вверх и не двинулся с места. — Встань, — повторил инквизитор и привычно дернул невидимый поводок.

Эльмо вздрогнул от боли, но не шевельнулся.

— В чем дело? — бесстрастно спросил Иеронимус. — Ты пустил корни?

— Я не встану, — тихо ответил пленник. — Не могу. Ноги не держат.

Инквизитор молча пошел прочь.

— Иди! — выкрикнул Эльмо. — Правильно, правильно, иди — и я наконец-то сдохну, потому что и впрямь не могу подняться!

— Нет, так не пойдет, — пробормотал церковник и остановился. — Похоже, он и вправду выдохся… эй, слуга!

…наблюдая, как слуги помогают чудовищу подняться — надо сказать, они с большим рвением прислуживали бы настоящему медведю! — инквизитор задумчиво улыбался. Эльмо перенесли в комнату, усадили в кресло и принялись стаскивать сапоги.

Чародей застонал.

Лакеи, испугавшись звериного рыка, отпрыгнули в сторону.

— Продолжайте, — негромко приказал инквизитор. — Он не опасен.

Они медлили.

— Чего боитесь, олухи? — презрительно бросил церковник. — Кому говорю, он не кусается…

— Я сам, — пробормотал Эльмо и осторожно принялся за дело. Пару раз он обессилено откидывался на спинку кресла, но когда, наконец, ему удалось снять сапоги, даже слуги не сдержались и сочувственно закивали при виде того, во что превратились его ноги.

— Позовите лекаря, — хмуро произнес Иеронимус. — Ну, что стоите?

Они переглянулись, и один, посмелее, сказал:

— Но, отче… в замке всего один лекарь — ноблесса Эуфемия!

Инквизитор прищурился — и повторять второй раз ему не пришлось.

…— Я поражаюсь тебе, — Эльмо наблюдал за церковником краем глаза. — Зачем тащить меня в Вальтен, рискуя жизнью? Не понимаю. Ты для меня закрытая книга, Иеронимус. Каковы твои мотивы?