Татьяна Каменская - Эртэ

— Восход солнца…золотого солнца…золотого…золото…зол…зол… — бессвязно бормочет Енот, слабея. — Прости, Алёна, и прощай…

Его огромные глаза закатываются, тонкие ноги подгибаются, а слабый голос чуть слышно шепчет:- Я умираю… героем…

— Он умирает, отпустите его. Разве вы не видите, он умирает… — Далв, схватив доктора за руки тянет к себе, а в его огромных глазах застыли слезы.

— Он не умрёт! — презрительно отталкивает от себя Енота доктор Апрель, и, повернувшись к испуганному Далву, обняв его за плечи, подталкивает к двери:-Не бойся малыш, химера не умрёт, потому-что он не человек, и совсем не герой…

— Ты сделал ему больно? — Губы Далва слегка подрагивают, а на ресницах повисли капли слёз. — Ему больно! — повторяет он упрямо, но доктор вздохнув, качает головой:

— Ну что ты! Разве может быть больно тому, кого нет и в помине. Их не существует… совсем! Смотри… видишь он исчез, наш милый друг Енот, словно испарился…

Но тут-же, вздохнув, вновь произносит:

— Хотя, быть может, ты и прав, боль можно испытывать всегда, как физическую, так и душевную… и она будет нестерпимой. Она будет как огонь, всё сжигать внутри твоего тела. Но это всё эмоции. Лучше мой друг, поторопимся, пока никого нет рядом…

Хлопнула дверь лифта, и чья-то цепкая рука ухватила доктора за рукав.

— Где вы пропали, доктор? Я вас потеряла из виду. Вас не было рядом со мной целых десять секунд, а это уже много…

Алёна, собственной персоной! Это только она может так ненатурально улыбаться тонкими губами и сверкать зелёными глазами из-под своих огромных очков в добротной оправе, подозрительно вглядываясь в доктора и маленького мальчика.

— Вы что-то задумали доктор, признавайтесь! Я это вижу по вашим глазам…Где Енот? Вы надумали сбежать от меня?

Последний вопрос Алёна произнесла торжественно, словно делая какое-то великое открытие. Усмехнувшись, доктор произносит:

— Не для того я здесь, что-бы сбегать…от самого себя!

— А ведь и то правда! Не для того он здесь…И хотя он меня обидел, я на него не обижаюсь… Шутка! А посмеяться я люблю…

Енот — химера вновь вихляется перед Алёной и доктором, его тонкие ноги в смешных розовых тапочках выделывают странные кренделя в воздухе, и создается такое впечатление, что всего лишь пару минут назад, химера вместе с болью, получил добрый заряд энергии да мягкие розовые тапочки в подарок, в виде мордочек тигрят. Енот вихляется так быстро, что поневоле энергия его с каждой секундой убывает, и вот уже химера облокотился на стену, которая издав глухой утробный звук начинает ползти в сторону, а он сам переваливается через деревянный плинтус, и с криком падает внутрь большого белого зала, высоко задрав тонкие ноги тушканчика в своих смешных розовых тапочках на которых всё также очаровательно улыбаются мордочки полосатых розовых тигрят.

— По-о-прошу соблюдать тишину, и стерильность в операционной! Одеть бахилы! — писклявым голосом выкрикивает Енот, и тут-же схватив розовые тапочки за мордочки тигрят, быстрым движением стаскивает их со своих лап, и бросает через плечо в стену. Ударившись о белые кафельные плитки, тапочки пробивают их, и с чавкающим звуком исчезают по другую сторону стены.

— Ш-ш-ш-ш! Я тебе…

Алёна поворачивается и грозит Еноту кулаком, отчего тот вновь сползает на пол, и по- пластунски ползет в сторону двери.

— Он боится крови! Это весьма кстати!

Странно, кто сказал эти слова, и кому они предназначены? Если Еноту, то он их уже не слышит, так как скрывается за стеной вместе с Далвом, нечаянно, или преднамеренно захваченный тонкой лапой Енота и тут-же поглотившей мальчика и химеру белой прожорливой стеной… Это хорошо, что Далва нет в операционной, ну, а он, что он за доктор, если боится крови?

Большая белая комната выложена белой кафельной плиткой. С потолка свисает огромная операционная лампа, мерцающая десятками маленьких лампочек. Лампа нависает над высоким постаментом, на котором спит женщина. Очень молодая и красивая. Её чудесные белокурые волосы убраны под накрахмаленную марлевую шапочку, её бледное лицо похоже на мраморное изваяние, её руки, сложенные на груди, поверх стерильной простыни, поражают своей скульптурной красотой и странным, наводящим на мысль вечным спокойствием…

"— Почему так сложены на груди её руки? — напряженно забилась тревожная мысль в голове доктора. — Ведь она не умерла! Нет-нет, этого не может быть! Марина ждёт меня, она должна меня ждать, потому-что… потому-что… Да потому-что я наконец, пришёл к ней…"

— А вот и доктор, или князь, а может даже барон, как вас лучше назвать не знаю. Ну, наконец-то, здравствуйте!

Человек в черном халате с черными завязками на спине похож на хирурга. Только почему он в черном халате? И колпак у него черный, и маска на пол-лица чёрная, и резиновые перчатки, что помогает натягивать ему на руки Алёна, тоже черные.

" — Чёрный хирург!" — ужасная догадка сковывает железным обручем всё тело доктора. — Это же он…

— Ну, что-вы застеснялись. Всё на выбор! — кивает Маг в сторону железного бикса. — Я люблю всё черное, а вы предпочитаете…

— Белое! — отвечает коротко доктор Апрель.

— Я так и предполагал! — усмехается Маг и согласно кивает головой. — Белое, так белое. Облачайтесь, я подожду вас.

Алёна откидывает крышку бикса, и, подцепив длинным крашеным ногтем белый халат, тянет его вверх. Развернув, и держа халат на весу двумя пальчиками, она мгновенно натягивает его на вытянутые руки доктора, затем накидывает на плечи и ловко затягивает позади на его шее тесёмки халата, да так сильно, что Сергею Викторовичу так и кажется, как на его шее затягивается удавка. Ему тесно и неудобно. Алёна добросовестно стянула ему шею, так что нечем стало дышать. А впрочем, это даже и не Алёна, а рыжий кот, что ехидно улыбнувшись, тут-же склонился над ним, а затем над Мариной. Странно, но это вновь Бармалей и рядом с ним Маг! В молчаливом спокойствии, он величав и важен! Ну, а чуть поодаль, несомненно, Кемре в розовом брючном костюме, что очень ей к лицу. Она едва узнаваема под розовой маской, скрывшей ей пол-лица. Она спокойна, и даже как-будто равнодушна к появлению в операционной доктора. Она что-то перебирает на стерильном столике, не поднимая при этом своих глаз. У Бармалея, одетого в шутовской наряд клоуна, тоже вид чрезвычайной занятости. Он деловито что-то подкручивает и подвинчивает в аппарате для наркоза. А вот вновь появилась Алёна, также в розовом костюме операционной сестры. Она благожелательно смотрит на доктора сквозь огромные стёкла очков, и словно чего-то ждёт. Только можно ли ей верить?

— Это весь консилиум? — спрашивает доктор тихо, обращаясь к ней, но черный хирург, оторвавшись от своей величественной неподвижности, высокомерно глянув на него, гнусаво отвечает из-под черной марлевой повязки: