Татьяна Каменская - Ожидание

— Сидеть бы мне и дольше на ней, да вот послал же Бог соседа- выпивоху, занять деньжат на опохмелку. Вот он меня и вызволил из плена… — серьёзно рассказывала тётю, не обращая внимания на хохочущих детей и Нику. — Ну, я от радости ему и отва-лила деньжат… Жена потом приходила со мной разбираться… — вздохнув, грустно закан- чивала тётя свою историю, хотя глаза её искрились лукавым весельем.

После обеда дети опять умчались в Яр, а тётя, обратив внимание на непомерный аппе-тит Ники, и узнав о беременности племянницы, сначала пришла в восторг, а затем в не-годование, узнав о дурных намерениях Ники.

— Ты ещё молода! Роди, это может быть твоё самое гениальное дитё! Я читала в жур-нале, что поздние дети — гениальные дети!

— Тётя Фаня, о чем вы говорите? Мне ли рожать в такие годы, да ещё и без мужа!

Пожилая женщина подозрительно смотрит на Нику, а затем сердито спрашивает:

— Чего с абортом тянула тогда? Почему сразу не сделала?

— Не знаю! — честно признаётся Ника, поднимаясь в волнении с дивана, и отворачива-ясь к окну, пряча свои глаза. — Зачем, почему и отчего? Я уже не могу ответить на это… почему? Может быть, стыдно было идти в больницу. Город маленький, сплетни и пересу-ды пойдут. В запасе у меня последняя неделя, всего ничего, но… но если нельзя… тогда придётся вызывать искусственные роды.

Тётя Фаня возмущённо ахнула, прикрыв рот фартуком, а Ника, виновато посмотрев на неё, добавила:

— Здесь никто не знает меня, отлежусь, а заодно и дети отдохнут от города.

— Так, так! Вот ты и примчалась сюда, грех на душу брать! — осуждающе промолвила тётя Фаня. — Ты грешишь, а мне ещё грешнее…

— Отчего? — наивно протянула Ника.

— За тебя! За то, что знаю, а не могу тебя отвратить от дурного поступка. За то, что это плохо! — бросила тётя Фаня, и тяжело шаркая ногами, отправилась в кухню.

Но, остановившись на полпути, вдруг пристально посмотрела на Нику:

— Ну, а отец — то кто?

— Прекрасный человек! — улыбнулась Ника.

— Прекрасный! — проворчала тётя Фаня, покачивая сердито головой:- Был бы прекрас-ный, не сидела бы ты тут у меня в доме, а готовила бы мужу супы да борщи, да стира-ла бы ему носки!

Ссутулившись, она пошла к выходу, но Нике показалось, что её тётя сутулится сейчас больше обычного, словно у неё на плечах лежит огромная, непомерно тяжёлая ноша.

А через час, Ника уже сидела в маленьком чистеньком кабинете врача- гинеколога и отвечала на вопросы молоденькой медсестры, которая старательно выводила калиграфи-ческим данные Ники, на сером титульном листе только что заведенной на неё карточ-ки посетителя.

— А вам и не дашь тридцать семь! Вы прекрасно выглядите, могли бы и вновь родить! — говорила Нике доктор, женщина лет пятидесяти, с добрым приятным лицом.

Но увидев, как у её пациентки наливаются слезами глаза, она вздохнула, и, снимая с рук резиновые перчатки обратилась к молоденькой медсестре:

— Назира, выпиши направление на анализы, да заодно и на медицинский аборт.

Когда же Ника взяла протянутые ей листочки бумаги, доктор, опять вздохнув, произнесла:

— В запасе у вас два дня. Если вы не передумаете, то в четверг, к десяти часам утра в приемную больницы, добро пожаловать!

Она вновь страдальчески вздохнула, но тут — же склонившись над бумагами лежащими

перед ней на столе, стала быстрым размашистым почерком что-то писать.

Ника шла домой к тёте Фани. Кажется, никогда в жизни ей не было так тяжело. Но она знала, то, что она сделала, необходимо было сделать. И пусть так вздыхает эта жен-щина — врач, пусть тётя Фаня будет сейчас долго и нудно говорить ей обидные слова. На-верное, это тоже нужно перетерпеть. А она вытерпит всё.

ГЛАВА 54.

Вода в Ручье бежит тихо, безмолвно, словно боится потревожить сонную тишину по-луденного зноя. А может, тишина, и тихое журчание Ручья, всё это ради той женщины, что сидит на невысоком бережку, задумавшись о чем — то своём. Глаза её прикрыты, ру-ки благочинно сложены на коленях, бледное лицо поднято навстречу жарким лучам солнца, которое безжалостно именно в этот час.

Полуденный зной Керкена! Он способен за короткое время сжечь дотла всю зелёную траву на лугах и полянках. Он способен растопить лёд в горах, и вызвать к жизни тот бушующий страшной силой грязный поток воды, именуемый половодьем. От этого зноя, слабым людям становится не по себе, ибо кажется, что мозги начинают плавиться от жа-ры, а мысли путаться и словно вытекать из перегретой головы одна за другой.

Ах, если бы это было так! Тогда бы, наверное, не тревожили эту молодую женщину ка-кие — то тайные думы, вызывающие лёгкий трепет длинных тонких ресниц её удивитель-но чёрных глаз, в которых что — то сверкает…скорее всего, похожее на слёзы.

— Мама! Смотри, как я ныряю! — кричит темноглазый мальчуган, подбегая к женщине.

Она же, словно испугавшись, быстро подносит ладонь к своему лицу и резким движе-нием смахивает с глаз что — то, а затем улыбается в ответ:

— Данил осторожнее! Здесь дно каменистое!

Но мальчик, уже развернувшись, бежит по воде вглубь речушки. И хотя на середине, воды ему по пояс, женщина знает — это ненадолго! После половодья река с каждым днём мелеет, и уже через месяц, лишь кое-где останутся места, где детвора будет плескаться всё оставшееся лето. И едва ли тогда горную реку, давшую селу название, назовут по её имени. Для многих она будет и останется Ручьём, из далёкого мира детства.

Ещё раз, взглянув на ребятишек плещущихся в воде, женщина вдруг улыбается, разво-дит руки в стороны, потягивается, и откидывается назад на мягкую траву. Грусти уже нет в её глазах. Она смотрит в синее небо над головой, вслушивается в детские голоса, и думает с завистью о том, как-бы ей хотелось окунуться в холодные воды этой речушки. Но она уже взрослая. Она не смеет нарушить грань, отделяющую её от мира детства. Она её не нарушит… во всяком случае сейчас! Она ещё успеет искупаться в Ручье, успе-ет… сегодня вечером!

— Мам, я есть хочу! — подбегает к ней Данил, и Ника с удовольствием отмечает про себя: — Всё правильно! Так и должно быть! После холодной воды, свежего воздуха и шумных игр, у кого угодно пробудится зверский аппетит. Это было всегда, и даже в её детские годы, и это останется навек.

— Идём домой! — говорит Ника, и. живо поднимается с бережка.

Она стряхивает песок и мелкие травинки со своих шорт, и, подхватив босоножки, идёт по берегу, с удовольствием загребая ногами горячий песок. Данил уже наверху Яра. Он смот-рит на мать и кричит:

— Я побежал!

Ника улыбается в ответ и кивает головой.

Гера уже пришла домой. С девчонками — подружками они бегала на дневной сеанс в кинотеатр, и теперь, тётяФаня в качестве благодарного слушателя поддакивает рассказу внучки. Нике смешно видеть свою тётю со слезами на глазах, и слышать её вздохи и воз-мущённые возгласы от киношной несправедливости отдельных героев фильма.