Дмитрий Таланов - Локумтен

— Матушка, если ты прямо сейчас меня не накормишь, я умру. И повисну ярмом на твоей совести, — добавил он, не зная, как еще расшевелить эту старуху.

— Ой, прости, касатик! — опомнилась она и заметалась между печкой и столом.

Филь выдул залпом кружку воды, которую она поставила перед ним, и только потом принялся за гороховую тюрю в деревянной тарелке. Повеселев, мальчик с любопытством огляделся: хижина была сколочена из худых замшелых бревен, между которыми торчала сухая трава. Единственное окно в ней было не больше окна его комнаты в замке, разве что стена там была толщиной с эту хижину.

— Откуда идешь, касатик? — поинтересовалась у него старуха, усаживаясь напротив.

— Из Хальмстема, — ответил Филь, старательно очищая тарелку.

Старуха, казалось, не поверила ему, проговорив с сомнением:

— Нынче мало находится смельчаков ходить по этой дороге при свете звезд. Неужели из самого Хальмстема?

Филь кивнул с набитым ртом. Старуха смерила его долгим взглядом выцветших глаз.

— Ладно, не мое это дело...

Когда мальчик поднялся, отдуваясь, она сказала:

— Ложись, касатик, прямо здесь на лавке. Я накрою тебя твоим плащом. Плащик у тебя хороший, справный!

Она шагнула к печке, где в вещмешке лежал сложенный плащ Филя, и тут в дверь хижины постучали. Стук был громкий и требовательный. Старуха замерла. Стук повторился — уже кулаком. Филь настороженно уставился на шаткую дверь, запертую на одинокий крюк. Старуха сунула го вещмешок поглубже в кучу тряпья на печке.

— Гости так не стучат, — сказала она, хватая Филя за руку, и потянула его за печку. — А ну, прячься в чулан!

Тут очередной удар вырвал хлипкий крюк из гнезда и в хижину с хрохотом и бряцанием ворвалось полдюжины человек, одетых в камзолы вишневого цвета. Рассыпавшись по хижине словно у себя дома, они принялись заглядывать во все углы.

Задвинув Филя к стене, старуха немедленно вызверилась:

— А вы кто такие? — рявкнула она на них не хуже, чем орала на своего пса. — Мы не принимаем здесь ночных гостей!

Один из ворвавшихся обернулся, продолжая шуровать ножнами меча на печке.

— Ослепла, старая? — сказал он. — Перестала узнавать имперскую стражу?

— Да кто же вас разберет, лиходеев! — надвинулась старуха на него. — Врываетесь в ночи, как разбойники, в дом приличной женщины! Кто мне теперь дверь будет чинить?

Она указующе вытянула узловатый палец к распахнутой двери, в которую как раз входил русоволосый, с плотно сжатым ртом, военный в коротком плаще с серебряной бляхой на груди. Ему пришлось хорошо наклониться, чтобы не задеть притолоку.

— Мы ищем сердаров, — проговорил он ровно. — Скажите, вы укрываете у себя сердаров?

У него было бледное лицо с довольно массивным подбородком. Голубые глаза смотрели холодно, их выражение не смягчал даже нервный тик правого века.

Старуха в испуге всплеснула руками:

— Спаси нас всех О́дин, офицер! Что вы такое говорите! Какие сердары? Мальчонка вот только забрел на огонёк, да и он на сердара не похож...

Она вытолкнула босоного Филя на середину комнаты. Офицер спросил:

— Кто он такой, откуда?

— А кто его знает! — сказала старуха. — Зашел добрый человек, попросился на ночлег, сеть обещал починить.

— Какие при нем бумаги?

— Ничего при нем не было, вот как есть, так и заявился!

Офицер шагнул к Филю.

— Я помощник начальника ночной стражи, тесерарий де Хавелок, — представился он. — Кто ты и откуда?

— Филь Фе, из Хальмстема, — живо ответил мальчик. У него был опыт общения с городской стражей и он знал, что им надо отвечать быстро и уверенно.

Глаза офицера сузились.

— Ты из семьи Фе? Это твоего отца зарубили на предыдущей коронации?

— Он мне не отец, — сказал Филь.

— А кто же твой отец? — удивился офицер.

Пока Филь соображал как это проще объяснить, офицер уже принял решение.

— К остальным в клетку, — распорядился он. — Там разберемся!

Филь не успел опомниться, как его взяли за шиворот и вытолкнули на улицу. На дороге под охраной двух стражников с факелами стояла телега с железной кованой клеткой, в которой сидело несколько человек в ободранной одежде. Лица их имели землисто-серый оттенок. Мальчик замешкался и получил по спине плоской стороной меча от одного из стражников. Удар сопровождался короткой бранью.

— Веларовы отродья, а дитя-то за что? — закричала на них молодая женщина, единственная, кто выглядел в клетке прилично. — Иди сюда, маленький! — похлопала она рядом с собой.

Растеряный Филь шагнул к ней, но уж больно кривые рожи были у ее соседей. Таких полно во всех портах, а мальчика учили держаться от них подальше.

— Я сам как-нибудь, — ответил он.

Ему было обидно, что его поймали на простой вопрос. Теперь старуха, как пить дать, присвоит себе его жезл с плащом и такой удобный вещмешок. Защищаясь от ночного холода, мальчик подтянул к подбородку колени и обхватил их руками, мрачно глядя на людей напротив. Его тянуло в сон, но он таращил глаза, не желая упустить шанс разглядеть дорогу или даже сбежать.

Помятый верзила с синяком в пол-лица, на котором не остывало любопытство с момента появления Филя, сказал:

— Смотри-ка, а мальчонка-то не прост!

— Поглядим, что он запоет, когда познакомится с эмпаротом, — лениво отозвался сидевший в углу одноглазый старик. Из его плохо зажившей глазницы сочилась слеза.

— Выложит ему все свои грехи как на блюде, — пообещал сидевший рядом худой юноша с темным изможденным лицом.

— А там или в Алексу, или в Запретные Земли, как повезет, — сипло заключил еще один, прятавшийся в тени, откуда поблескивали только его осторожные паучьи глазки.

— Молчать, волчье племя! — рыкнул стражник, который только что наподдал Филю. Из хижины скорым шагом вышел офицер, взобрался на передок телеги, и они тронулись.

Филь зря надеялся разглядеть что-то в кромешной тьме, покрывавшей город. Он лишь заметил, что каменных домов здесь было немного, всё больше деревянные, хоть и добротные, а тротуары — необычно широкие. Мостовая была выложена тщательно выровненной брусчаткой, которая, однако, не давала отсвета даже от луны, появившейся на небе. Как в его родном городе, где все улицы и дома были из известняка желто-розового цвета, который никогда не отражал луну. И даже широкая набережная, дугой охватывающая забитую шхунами бухту, была выложена из него же. Только дорога к их дому была обычная, грунтовая, легко раскисающая от дождей.

Оказалось, он всё-таки заснул. Короткий сон не освежил его, скорее, окончательно превратил в сомнамбулу. Голова прямо держаться не хотела, качалась. Осоловело оглядевшись, Филь понял, что они прибыли то ли на место уплаты налогов, то ли в какую-то тюрьму. Их окружали каменные стены, которые сходились впереди к арочному проходу, перегороженному решеткой. У решетки с лампой в руке стоял человек.