Елена Первушина - Стёртые буквы

А старик со старухой перезимовали зиму как-то, а как настала весна — пошли дочек искать. Шли-шли, вдруг видят: на высокой-высокой сосне дом стоит, а вокруг дома воронята летают. Увидели старика со старухой, закричали человеческими голосами: «Мама, мама! К нам бабушка с дедушкой идут!» Тут спустилась к старикам из того дома их дочка. Старики смотрят, а один глаз у нее выклеван. Ну что делать! Пошли в дом, стали пировать. Вечером ворон-зять вернулся, человеком обернулся. Пожили так немного, потом старики дальше пошли, среднюю дочь искать. Пришли к озеру, видят: посреди озера на камнях дом стоит, а вокруг тюленята-серки плавают, играют. Увидели стариков, закричали: «Мама, мама! К нам бабушка с дедушкой в гости пришли!» Вышла к старикам их средняя дочь, смотрят, у не одна рука отгрызена. Ну, что делать, стали жить. Вечером приплыл в дом тюлень-зять, человеком обернулся. Поели попили, спать улеглись. Прожив так немного, дальше пошли младшую дочь искать.

Идут так, идут и видят: в лесу дом стоит, а возле дома олененок-малыш играет. Увидел старика со старухой, кричит: «Мама, мама, дедушка с бабушкой к нам пришли!» Вышла к ним дочка. Видят старики:

сытая она и здоровая, румяная, как наливное яблочко, одета в шкуры оленьи, всем довольна. Пошли в дом, сели за стол, пировать стали. Вечером пришел олень-зять, человеком обернулся, обрадовался старикам, стал просить, чтобы подольше оставались. Ну, так и стали жить.

Прошло немного времени, старуха стала на дочь браниться, что не по обычаю здесь поступают, мокрую постель после сна ребенка в воду бросают. Дочка матери послушалась и положила мокрую постель на солнце сушиться. И забыла. Наступил вечер, солнце закатилось, вернулся зять-олень домой. Видит постель детская лежит, а от нее кислый запах детский идет. Ударил этот запах в ноздри оленю, стянуло ему уши назад, чихнул он и не мог больше человеком обернуться. Закричал он тогда: «Зачем постель сушиться положили!» — ив лес побежал. И сынок его обернулся олененком и тоже следом за ним побежал. Стала женщина сына обратно на свои колени звать, а он ей отвечает: «Не вернусь я, мама, не вернусь! Мне раздолье дикое милей! Не могу с людьми я больше жить!» Тогда женщина ему говорит: «Если не вернешься ты ко мне, то охотников бесчестных бойся ты, а к счастливцу подбеги ты сам. Хлебом солью будешь ты ему. Ты закрой, прикрой свои глаза, не беги ты от своей стрелы, пусть она пробьет твои бока. Пусть отдаст копыто лесу он. Вновь оленем обернешься ты. А когда семь раз тебя убьют, человеком станешь ты опять. Ты опять придешь со мною жить. И найду невесту я тебе. Крепкий ты тогда построишь дом. На охоту будешь ты ходить, малых своих детушек растить!» Так потеряла женщина и мужа, и сына через мать свою, старуху. Ну, что поделаешь? Пошли все вместе домой.

Приходят они в селение, а там людям есть совсем нечего, голод. Вернулась женщина в лес, мужа позвала, говорит: «Что делать? Есть моим родичам нечего. Надо их спасать». Тот отвечает: «Они и мои роДичи ведь. Надо помочь. Пусть идут на охоту, выйдут к вам олени». Та говорит: «Не хочу я, чтобы они на тебя и на моего сына охотились. Да и не пойдут они в лес — совсем ослабели». Тогда муж-олень говорит. «Ладно, будь по твоему. Тогда я в поселок артунов приведу. Вы их съешьте, только головы с рогами не трогайте, в лес унесите, тогда они снова оживут». Так и сделали: на другой день пришли артуны в поселок, люди их убили, мясо сварили, кровь подмешали в брагу, напились. Стали совсем дикие, женщину не послушались, выломали из черепов артунов рога, насадили на концы железные наконечники, привязали к палкам, стали землю царапать. «Чего, говорят, нас не кормишь совсем?! Корми лучше!» Олень в то время на холм поднялся, хотел жену позвать, как увидел, что люди творят, — окаменел.

Женщина к нему бросилась. А холм обрушился, и ее засыпало. С тех пор только сын ее, олень по лесам бродит. Так назвали наш поселок Олень-камень. Люди здесь оленей не убивают, только мясо оленье в других поселках берут, меняют. Когда на артунов охотятся, головы всегда обратно в лес относят. И грудь земли никогда острым рогом не скребут. Если кто такое делает, того зимой человек-олень непременно в лес заведет и убьет. Если потом, когда время пройдет и кости развалятся, человек в лесу рог найдет, он его в охотничью землянку относит, а что там с рогом мужчины делают мы не знаем.

Когда Ксанта, поблагодарив за рассказ, собралась уходить, Агрисса удержала ее за плечо.

— Постой, самринас, мы ведь тоже не невежи. Не только песня, молчание тоже дара требует. Вот возьми-ка, — и он протянула Ксанте старинную медную подвеску с изображением большеротого лежащего оленя.

В отверстие между рогами оленя был продет тонкий кожаный ремешок, так что Ксанта смогла повесить подарок себе на шею взамен отданного ожерелья.

— Это мне мой дед подарил, говорил, что от бабки получили. Раз к тебе про наших предков слова пришли, значит, ты тоже наша родня, ты нашей сути теперь.

Вечером женщины всей деревни собрались, разложили в центре деревни огромный костер и вместе с детьми уселись вокруг огня. Как ни в чем ни бывало дошивали одежду, пекли в золе сладкие корешки, переговаривались, иногда начинали негромко напевать. Ребятишки, которые весь этот день собирали на берегу камешки, а также хворост и шишки в ближайшем лесу, сейчас хвастались добычей, подбрасывали ветки в огонь, играли в «камень, нож и шкуру». Однако самообладания старших малышам явно не хватало, они то и дело опасливо бросали через плечо взгляд в темноту и взвизгивали от малейшего шороха. Впрочем взвизгивали скорее от восторга, чем от испуга.

Ксанту захватило это нетерпеливое ожидание, и она тоже стала прислушиваться к малейшим шорохам, вытягивая шею, как гусыня. И различила тихие, еле слышные шаги где-то там, в темноте. Кто-то осторожно приближался к сидящим у костра людям. Потом все разом переменилось: раздался дикий гнусавый вопль, из темноты выскочили мохнатые, раскрашенные охрой фигуры, женщины и дети повскакивали на ноги, сгрудились у костра и осыпали врагов градом камней и шишек. Чудовища тут же отступили, защитники поселения похватали из огня горящие ветки и бросились в погоню. Ксанта побоялась бежать за ними: оступиться в темноте и окончательно обезножеть было бы сейчас вовсе неуместно. Поэтому она осталась у кострища, слушая гнусавый вой рогов и восторженные вопли преследователей.

И вдруг оттуда, из темноты, донеслись совсем иные звуки: громкий удар или хлопок, будто лопнул огромный барабан, а потом отчаянный крик.

В первое мгновенье Ксанта подумала, что это часть обряда, но рога тут же смолкли, послышались взволнованные испуганные голоса женщин. Тогда жрица тоже подхватила факел и заковыляла навстречу голосам.