Светлана Багдерина - Срочно требуется царь

— Ох, красота-то какая!.. — восторженно полуприкрыв глаза, словно это не сказочного шахтера, а ее лично слепило и восхищало сияние подземного клада, пискнула Куничка.

— Так там же темно, как он всё это разглядел-то? — недоверчиво склонил голову набок Кысь.

— А там факела в медных кольцах по стенам горели, — уверенно, точно сам там недавно был, сообщил Голуб. — Столько, что светло там было, будто в июльский полдень.

— А дальше что? — жадно вытянул тонкую бледную шею Летяга. — Они же его вывести обещали?

— Всему свое время, — размерено успокоил его старик. — Налюбовался парень на сокровища такие несказанные, и предлагают ему тут мастера взять, чего душа пожелает. Поклонился им рудокоп, поблагодарил за щедрость, и поднял с пола одну золотую монетку, одну серебряную и одну бронзовую. "А что так мало берешь", — спрашивают его мастера, — "коли для тебя и медяк — деньга большая?" "Незаработанного богатства мне не надо", — отвечает паренек. — "А по одной монетке я взял, чтобы вас, хозяев, отказом не обидеть и каждого почтить. Да и на гостинцы матушке моей да сестричке младшенькой хватит. На золотой ботинки да кожушки им новые к зиме куплю, да козу с козушками сторгуем. На серебряную денежку — пряников, леденцов, мурмеладу да сахару к чаю. А на медную монетку — по ленте красной, да по зеркальцу. Да еще и историю мою диковинную им расскажу." Ничего не сказали на это мастера, но по лицам их было видно, что одобрили они его выбор. Открылась тут в другом конце зала другая дверь, и увидел он за ней коридор длинный. Снял парнишка со стены факел, и пошел…

Прижимаясь к стенам домов и оградам, озираясь то и дело, болезненно вздрагивая от каждого ночного стука и шороха и не переставая дрожать всей грузной тушей ни на секунду, Вранеж быстрыми нервными шагами вел Ивана к своему дому по безлюдным и бесснежным улицам Постола.

— Уже сейчас… уже скоро… уже подожди… будут тебе… мои денежки… мало не покажется… — возбужденно бубнил он себе под нос, оградившись воротником от упорно держащегося за его спиной лукоморца.

— Что вы говорите? — переспрашивал царевич, когда случайный порыв встречного ветра доносил бормотание головы до его слуха.

— Говорю, всё сейчас отдам… — полуоглядывался тогда он, подобострастно скалясь. — За всё рассчитаюсь. Хорошему человеку ничего не жалко.

— Это не мне, это городу, — строго говорил Иванушка, бывший управляющий хихикал, как от забавной шутки, и ускорял шаг, прижимая к груди светильник-восьмерку.

— И городу достанется… Всем достанется… Я не жадный…

Белый дом Вранежа выделялся на фоне черной ночи огромным мутно-серым пятном, словно привидение того щеголя-дома, который был построен бесконечно долгие годы назад для жизни и развлечений каким-нибудь веселым графом или романтичным виконтом. Былая достопримечательность столицы, больше похожий на произведение кондитера, чем каменщика, загрустивший дом умер вместе с хозяевами пятьдесят лет назад, оставив после себя, как моллюск, только тусклую печальную оболочку, сумрачно взирающую на мир слепыми, зашоренными ставнями окнами.

Как тать, Вранеж, не глядя, прошмыгнул мимо парадных ворот и повел царевича вдоль ограды к черному ходу.

У калитки он остановился, порылся в кармане шубы и выудил кованый ключ сантиметров в двадцать в длину.

Заботливо смазанный замок открылся беззвучно.

— Вот, проходите, высочество… ваше… — чиновник отступил, слегка изогнул жирный стан и вытянул руку в сторону сереющего в глубине двора дома.

— Спасибо.

Иван сделал несколько шагов по не видимой во тьме мощеной тропинке и нерешительно остановился. Послышалось ему, или и впрямь справа и слева, почти одновременно, во мраке зародилось утробное рычание, больше похожее на отзвуки отдаленного, но торопливо приближающегося камнепада?

— Что это?.. — лукоморец обернулся в поисках консультации у хозяина, и тут же из ночи материализовались и набросились на него черными молниями четыре громадных волкодава.

С радостным лаем, словно после долгой разлуки увидали, наконец-то, любимого родственника, и исступленно крутя хвостами словно пропеллерами, исключительно живые и чрезвычайно здоровые псы закинули на плечи лукоморца массивные лапы и полезли целоваться.

С изумлением Иванушки размерами могло померяться только аналогичное чувство хозяина любвеобильных зверей.

— Ты… Вы… Кусать?.. Это… как?.. Это?.. Эй!.. Вы чего?..

— Фу, кыш, кыш!.. Кыш, кому говорят!.. Хорошая собачка, хорошая, только облизывать меня не надо!.. Кыш, отойди, потом, кому говорят — потом!..

— ПОШЛИ ВОН, ИДИОТЫ!!!

Яростный рев Вранежа сделал бы честь целой стае волкодавов.

Смущенные псы быстро опустились на все лапы, оставив гостя в покое, робко попались проделать ту же операцию с непонятно отчего разъярившимся хозяином, но в свете волшебного светильника увидели выражение его лица и передумали.

Обманутые в лучших чувствах, друзья человека огорченно переглянулись, пожали плечами и понуро отправились патрулировать другой конец усадьбы.

— А… про собачек вы мне… ничего не говорили… — рассеяно заметил Иванушка, утирая рукавом с физиономии следы бурной собачьей радости.

— А… чего про них… говорить… они же… н-не кусаются… с-собаки… — процедил Вранеж таким тоном, что на мгновение царевичу показалось, будто тот сам готов сию минуту броситься вслед удалившимся барбосам и лично перекусать их всех.

Почудилось ему, или в голосе головы сквозило, как ураган через разбитое окно, разочарование?

Хотя, если бы он доверил свое имущество сторожевым псам, а они бросились лобызаться с первым встречным, еще неизвестно, что бы почувствовал он.

— Вот для воров сюрприз бы был, — пошутил Иван, чтобы отвлечь хозяина от неприятных размышлений.

— И для воров тоже, — прорычал глухо голова и, не говоря больше ни слова, потопал к черному ходу.

От двери для прислуги ключ у него тоже был, и стучать и будить весь дом, как опасался Иванушка, им не пришлось.

Пройдя, не останавливаясь, мимо череды закрытых дверей — то ли чуланов, то ли каморок слуг, они завернули за угол и оказались перед лестницей, ведущей вверх.

— Нам туда, — коротко мотнул нечесаной головой Вранеж и, не дожидаясь реакции лукоморца, пыхтя, отдуваясь и придерживаясь рукой за перила, пошел вперед.

— Эй, вы! Стойте! Руки вверх! Стерлядь… то есть, стрелять будем!.. — донесся снизу дробный топот подкованных сапог и грозные окрики, когда они уже почти поднялись до второго этажа.

— Делом своим займитесь, болваны! — не останавливаясь и не оборачиваясь, рявкнул чиновник в пролет, и грозный топот, достигнув подножия лестницы, смущено перешел в неуверенное топтание на месте.