Светлана Багдерина - Срочно требуется царь

— А ты?!..

— БЫСТРЕЕ!!!..

Министра постоялых дворов и туризма дважды упрашивать не пришлось. Он неуклюже опустился на четвереньки и скоро-скоро, по-собачьи, засеменил к проходу и протиснулся в угрожающе сужающееся отверстие.

Один…

— Иван?.. Выходи?..

— …бы…стре…е…

— Но?..

— …бы…стре…

Последнему костею — однорукому министру транспорта — пришлось почти ползти, протискиваясь под неумолимой преградой и едва не задевая сражающегося с ней лукоморца, чтобы выбраться наружу.

Неуклюжие, трясущиеся руки постольцев подхватили его за подмышки и вытянули наружу.

Все…

И всё…

— Иван, выходи!..

— Выходи, скорей!..

— Мы поможем!..

— Хватай!!!..

— Тащи его!!!..

— …позд…

С леденящим душу звуком медная плита опустилась лукоморцу на грудь, закрыла проем и стала могильной.

— …Ой, нешто не успели? — нервно пискнула девочка с тоненькими косичками, едва высовывающимися из-под застиранного выгоревшего платочка.

— Да как не успели? Успели, все успели, — успокаивающе погладил ее по головенке Голуб и продолжал: — Наш-то парень пуще прежнего рванул, вперед вырвался, а приятель-то споткнулся, упал да приотстал. Посмотрел рудокоп: сам-то он выскочить успевает, а вот друг его запаздывает. Выхватил он тогда третью монету и засунул в щель между плитой и аркой. Заскрежетала плита, замедлилась чуток, на мгновение ока, на воробьиный носок, а друг его как раз подбежать-то и успел, да под нее поднырнул. Оба они на свободу и выскочили, как один. "Так ты, выходит, без денег совсем остался?" — спрашивает его товарищ. "А что деньги? Не жили богато — нечего и начинать." "А как же коза, мурмелад, подарки матери с сестрой?" "Хорошая история — тоже подарок!" — смеется парень. — "Живы остались — уже счастье!" И только он хотел спросить у друга, как тот в неволе у горного духа оказался, как товарищ-то его и пропал, ровно в воздухе растаял!

— В смысле, совсем? — недоверчиво уточнила Воронья.

— Совсем, птичка, совсем, — усердно закивал старик. — Словно снежинка на сковородке.

— Так… как же… Он что, ненастоящий был? — захлопал короткими ресницами чернявый мальчонка.

— Морочный? — уточнил его сосед.

— Так, поди, это подземные мастера морок навели, вот что! — озарило Кыся.

— Точно они, больше некому!

— А я с самого начала так и подумала, что дело тут нечисто, — приговорила сурово Мыська.

— И я! — поддержал ее Векша.

— И я тоже! — донеслось со всех концов проницательной аудитории. — И мы!

— А то откуда ему вдруг там взяться, второму товарищу-то? — рассудительно повел острыми плечиками Крысик. — Засыпало-то его одного!

— Наверное, я разумею, это кто-нибудь из мастеров лично был? — предположил лопоухий мальчишка с щербатой улыбкой.

— Или волшебство ихнее? — загорелись глазенки Векши.

— Не иначе, — с видом главных экспертов царства по вопросам волшебства закивала ребятня. — Без волшебства тут не обошлось, это как пить дать.

— Ну, а дальше-то что-нибудь было, дед Голуб? — вопросительно взглянул на старика Кысь. — Или тут вся сказка и сказывается?

— Ну, отчего же, — усмехнулся старик. — Конечно, было. Видится нашему рудокопу дальше, будто подошли к нему все три мастера, вложили ему в руку что-то, и пропали, словно и вовсе не бывали. А паренек как в себя пришел, глядит — лежит он у входа в свою шахту, а в кулаке сжимает три кошелька, с золотом, серебром и медью. Удивился он тут, само знамо, обрадел, побежал домой — мать порадовать да сестру, и другу такое чудо рассказать. А его-то товарищ как про деньги услыхал, то все дела бросил, в шахту прибежал, киркой пару раз махнул, и кучку породы на себя живехонько обрушил. Засыпало, вроде. Лежит, глаза закрыл, ждет. Случилось тут всё, как друг его рассказывал. Но как попал второй приятель в зал с сокровищами, так от ума и стал. Зачем ему три жалких кошелька, подумал он, ежели тут такое богатство под ногами валяется? Схватил ведро…

— Простое?

— Конечно золотое, Крысик! Откуда там, у хозяев, простое возьмется? Там, поди, простое потруднее сыскать, чем у нас в чулане — серебряное, — улыбнулся старик. — Ну, так вот. Выкопал он из кучи сокровищ ведро золотое, да не какое попало, а с витой ручкой, топазами усыпанной, да полное тое золотое ведро золотых монет и нагреб. Выпускайте меня, говорит. Ничего на это мастера не сказали. Открыли пред ним дверь. Пошел он, довольный. В следующем зале увидел друга своего, который ему про трех мастеров рассказал — в неволе, на цепи прикованного. И ни монетки за него не отдал, только отмахнулся, как от мухи, да дальше поспешил. Идет, думает, как бы ему чудовище серебряное, не затратив ни денежки, обмануть, в узкий лаз незаметно проскочить, пока оно десятый сон досматривает. Подходит к развилке — а зверь-то и не спит. Набросился на него, и никакие деньги не помогли — сожрал, одно ведро с золотом и осталось. А приятель его стал жить-поживать — радости да счастья наживать.

— С деньгами-то радости нажить — невелика премудрость, — авторитетно хмыкнул Кысь, хоть у самого денег отродясь в руках не было, и первый раз увидел он их только недавно, на картинке в какой-то книжке на уроке.

— Ну, это ты зря, мудрец, — хитро прищурился дед. — Настоящая-то радость и деньги вместе редко ходят, друг друга стерегутся. Вот, про это и сказ есть… но не в этот раз, — вскинул он ладони, словно защищаясь от оживившейся при слове "сказ" ребятни.

— Ну, де-е-еда Голуб, — капризно захныкала любимица старика Воронья. — Де-е-еда…

— Ну, нет, сорванцы, — непреклонно покачал лысой головой старик. — На сегодня рассказов с вас хватит. Спать, спать, спать. А то меня матушка Гуся на арбалетный выстрел к вам больше вечером не подпустит. Да и меня в сон клонит уже давненько, по правде-то говоря… Так что, разлетайтесь по кроватям, воробьятки — и доброй ночи.

— Доброй но-очи… — сонно, вразнобой протянула ребятня и, зевая и хлопая слипающимися на ходу глазами, потянулась в указанном направлении.

"Здравствуй, дорогой дневничок. Извини, если разбудил, но у нас, у людей, принцип такой — сам не сплю, и другим не дам. Тем более что скоро утро и всё равно вставать.

Ночка сегодня выдалась — врагу не пожелаешь.

Только прилег, прибегает стражник городской, из бывших дворцовых, и как оглашенный орет, что разбойники грабят хлебный склад. Хорошо еще, успел ему рот закрыть, пока Ивана не разбудил. Сам, естественно, резко бросаю спать, одеваюсь на ходу и бегом за ним. По дороге подобрали Кондраху и еще троих, полуодетых, но до зубов вооруженных, взяли коней (тоже в одних подковах), и к месту совершения преступления против национального достояния поскакали.

Не доезжая метров пятьдесят спешились, смотрим — ворота открыты, у дверей — две телеги, над воротами — факел, сторож пришибленный у стены сидит, искры считает, которые у него из глаз сыплются, и на всё ему… всё равно. Только поближе подобрались, в засаду залегли, посмотреть, сколько их там, как видим — с другого конца склада такое же скрытное шевеление идет. Ну, думаю, конкуренты. Только чьи — татей или наши? В темноте-то не разобрать. Потом пригляделся — во главе отряда того кто-то здоровушший, вроде медведя, и в лапе у него, вроде, шестопер отблеснул. От сердца отлегло: Спиридон со своими.