Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга первая

— Что это было? — негодующе спросил отец.

— Папа, — укорила я его, — все сначала? Я же тебе все объяснила, или ты уже забыл?

— Ничего я не забыл! — прорычал родитель, — Он ходит у тебя по номеру голый!

— Естественно, — пожала я плечами, так, словно появление в моей комнате голого мужчины было чем-то само собой разумеющимся и происходящим чуть ли не ежедневно. — Полотенце я не принесла, а другой одежды у него пока нет.

— Но он не должен ходить по номеру в таком виде! — не унимался отец.

— Я не понимаю причин твоего волнения, — хмыкнула я, — ты опять забыл, сколько мне лет и кем я работаю? Как говорил персонаж одного романа — я видел не только голых мужчин, но и без кожи… Так что одним больше, одним меньше — роли уже не играет.

— Он видел женщин, — со вздохом поправил он, смиряясь с моим выбором, и добавил слегка ворчливо, — но его не мешает одеть и накормить. В следующий раз, когда тебе взбредет в голову делать подобные покупки, лучше подбирай фактуру — у этого все кости наружу.

Я укоризненно посмотрела на отца, он рассмеялся и, махнув рукой на мою несговорчивость, в двух словах разъяснил, что говорить на таможне, чтобы не возникало лишних вопросов.

…Пытаясь не обращать внимания на потрясенные лица хозяев, он прошествовал в указанном направлении и начал дышать, только когда за ним закрылась дверь. Он слушал, стоя под дверью, как хозяйка успокаивала того мужика, с которым разговаривала. Она явно была шокирована видом раба, но старалась не подать виду. Ему впервые захотелось рассмеяться, как забавно расширились от удивления ее глаза. Однако надо подумать о будущем, если не удастся бежать сегодня, ему предстоит жить с ней и стоит как-нибудь выяснить, как, а главное с кем, она живет. Живи она одна, это будет просто великолепно, а вот если с этим мужиком, похоже, это ее отец, а значит его старший хозяин, то в жизни начнутся неприятные осложнения. Вона как глянул, через экран и то мороз по коже продрал, будто по кускам разбирать собирается. Захотелось скорчиться и заползти под диван, спасаясь от его пронзительного взгляда. А как выяснишь — опасный он или нет? Спросить ее, так разве ответит?

Влад почувствовал, что мороз по коже начинает пробирать не придуманный, а самый настоящий. Увлекшись размышлениями, совершенно забыл, что стоит посреди комнаты голый и еще мокрый после ванны. Оглянулся вокруг в поисках своих лохмотьев, надеясь вытереться и одеться, пока хозяйка занята разговорами. Одетый человек всегда чувствует себя увереннее. Беспомощно обшаривая глазами комнату, нигде не мог обнаружить ничего похожего на свою одежонку. На огромной кровати, правда, лежал кусок мохнатой мягкой ткани, но раб и подумать не мог, что это имеет к нему отношение. Он осторожно провел рукой по мягкому ворсу, она, наверное, теплая, подумал с завистью, быстро отдернул руку, заслышав звук открывающейся двери.

Резко повернувшись навстречу хозяйке, успел заметить, с каким ужасом и жалостью она его рассматривала. В другой раз, раб обязательно позлорадствовал бы, но мимолетный триумф оказался погребен под чувством унижения и стыда за себя такого. Ощущая себя виновным во всех возможных и невозможных грехах, опустил голову, что бы ни видеть отвращения на ее лице.

Она обошла его разглядывая, будто какое-то диковинное животное. Раб стоял, не шелохнувшись, позволяя хозяйке вдоволь налюбоваться ее имуществом. Да и с чего ему возражать? Вещи возражать не положено. К тому же госпожа должна знать, за что отвалила кучу денег! Но это был не обычный осмотр — она его жалела! Таким униженным и раздавленным он еще не ощущал себя ни разу. Даже попадая на аукцион. Хотя с чего спрашивается, должен же был давно привыкнуть! Откуда у простого раба эта непонятная скромность? Ведь ничего другого-то в жизни своей не видел!

Она легко коснулась теплыми пальцами его спины, провела, заставляя вздрагивать и стискивать зубы, закипая от ярости. Уж лучше пусть бьет, чем жалеет…

Я застала Влада в том же виде, в каком он появился из ванной. Все заготовленные слова застряли в горле. Я застыла, пораженная жалким зрелищем, представшим передо мной. Он был худой до невероятности, казалось, через живот можно спокойно посчитать позвонки. Я обошла Влада, рассматривая его тело с ужасом, который и не пыталась скрыть.

Смыв слой грязи в несколько сантиметров он обнажил многочисленные не успевшие толком побелеть полоски шрамов. Память о бывших хозяевах. Свежие рубцы на спине и боках расцвели всеми цветами радуги.

Только не жалей! Не смей жалеть, слышишь!? Жалость унижает! Даже убогих жалеть не рекомендуется, жалость унижает гораздо больше самой больной насмешки! А он вполне нормальный мужик, только слегка потрепанный! Но как быть, если слезы наворачиваются сами собой? И злость поднимается откуда-то из глубины. Скоты! Вот скоты! Чем же надо быть, чтобы сотворить такое!?

Осторожно протянув руку, дотронулась до одного из шрамов, провела пальцем по белой полосе. От прикосновения он напрягся, еще ниже опуская голову. Ничего не поделаешь, придется тебе еще немного потерпеть, — думала я, прикусив губу, — когда приедем домой, тебе предстоит пережить еще более унизительный осмотр. Как бы это тебе ненавязчиво объяснить, что в этом нет ничего страшного.

…Владу вдруг до глубины души осточертела роль, навязанная жизнью. Он не нуждался ни в чьем сочувствии, а уж тем более в жалости этой девчонки, которой в жизни, похоже, все доставалось слишком легко. Или сейчас, или никогда. Особо раззадоривать себя не пришло. Ее неожиданное сострадание раздражало, он не стал останавливать себя. Желание нагрубить ей, обидеть, выплюнув в это симпатичное личико всю горечь и злость копившуюся годами вот-вот готово было выплеснуться. Дождавшись, когда она отступит на шаг, он чуть подался вперед бедрами, выставляя безображенный шрамами живот и принадлежность к мужскому роду племени.

— Нравится? — с вызовом поинтересовался он, а в его глазах застыло презрение.

— Вполне приемлемо, — приподняв брови с видом знатока, оценила она, — но думаю, станет лучше, если попробовать тебя откормить.

— Значит не по душе, когда кости выпирают? — зло хохотнул он и добавил с деланным сожалением, — ничего не поделаешь, тогда придется немного подождать, прежде чем…

Опять?! Я склонила голову. Черт! Да что же ты делаешь? На истерика парень совсем не походил. Иначе не смог бы так долго выживать… Внезапная догадка поразила, заставив замереть, прилагая все усилия, чтобы удержать на месте, готовую отвиснуть челюсть. Вот придурок! Самоубийца недоделанный! Ты на что же это меня подталкиваешь, твою мать!?? Осторожно, Аня, не спеши! Это тебе не операцию на сердце делать, тут тоньше надо, филигранее!