Илона Романова - Иллюзия обмана

— Миры сближаются и переплетаются, — загадочно заметил приятель. — Наверное, это те, кого где-то ищут или ждут…

Тийнерет вгляделся в лицо девушки, вокруг которой вилась сизая зимняя позёмка, да так и обмер:

— А Оканель здесь что делает? Она действительно пришла к Кайниолу из снов, но… разве сюда возвращаются?

— Может быть, Юный Император тоже задремал, — успокаивающе блеснул золотыми глазами лежбик, — Вот и вспомнил что-то такое.

— Ну-ну, — неопределённо пробормотал кот. — Нужно всё-таки сказать…

Продолжить он не успел, потому что чьи-то руки самым бесцеремоннейшим образом вырвали его из сна…

VI

— Смотрите, а кот-то всё спит! — смеялся Кайниол, крепко прижимая своего мохнатого друга к груди. — Пора домой, соня, Совет давно окончился. Так ты все битвы пропустишь! Даже свою собственную.

— Если Ваше Величество пожелает, я могу повторить каждое слово, произнесённое под стенами Цагрины, — безмолвно возмутился кот, пытаясь окончательно проснуться. — И вообще, сир, соблаговолите опустить меня на землю. А то хватают, как котёнка, да ещё выговоры устраивают!

Император расхохотался пуще прежнего, но требование кошачьего рыцаря выполнил беспрекословно.

— То-то! — сказал Тийнерет и принялся неистово намываться, выигрывая время, чтобы привести в порядок мысли.

Покончив с туалетом, он обстоятельно потянулся. С сожалением повёл лопатками, понимая, что крылья остались в другом мире. Наконец, сказал самым обыденным тоном:

— Мы с вон тем юным лежбиком, — подмигнул он котёнку. — Путешествовали по стране, откуда приходят дюксы. Да и вообще…

…Кайниол сидел в мягком кресле, потягивая вино. На подлокотнике задумчиво мурлыкал Тийнерет. Вдруг он широко распахнул свои зеленущие глаза:

— Вот что, мне нужно с вами серьёзно поговорить, сир! — решительно заявил кот.

— Пожалуйста, — отрешённо ответил Император.

— Скажите, когда вы собираетесь объявить о свадьбе с юной госпожой Оканель?

— Да мы как-то и не думали об этом. Время-то есть… — опешил Кайниол.

— Вы её любите?

Вместо ответа юноша бросил на друга такой взгляд, какой Тийнерет видел только у Мисмака.

— Хорошо. Значит, ваши ручьи будут всегда течь вместе. Тогда зачем откладывать?

— А торопиться зачем? — парировал Император. — Война впереди. Мало ли что.

— Тем более! Там, в мире снов я видел Оканель. Я не знаю, что это значит, но будет лучше, если вы поженитесь до ухода из Немыслимых Пределов, — мягко промолчал зверь. — Поверьте кошачьему чутью! Остальное — ваше дело.

Кайниол думал. Об Оканель. О себе. О том, что второй раз ему приходится принимать столько решений в один день. О жизни…

— Знаешь… Ты, наверное, прав… Не хотел бы я наделать ошибок похуже арнитовых… Он чужих советов не слушал. И потерял маму… — Кайниол поставил кубок мимо столика. — Я даже не представляю, как буду делать ей предложение…

— Пошлите за юной госпожой, сир! Слова найдутся…

— Уверен? — Император встал. — Ну-у… раз так… я сам к ней схожу.

VII

— Во имя Творящих… — гудели дюки.

— …и Хранящих — вторили им люди.

Слова действительно нашлись. Точнее говоря, Кайниолу ничего не пришлось говорить. Ни на явном наречии, ни на безмолвном. Оканель всё поняла.

Теперь они стояли, крепко держась за руки, впервые понимая, что такое Вечность. Вокруг звенела радуга.

— Обретённого… — начал Император, чувствуя, как садится голос.

— …не отнять! — подхватила его жена.

ДЬЕВМА

I

Таситру не везло с самого утра. Всё началось с того, что спросонья он обжёгся водой для умывания. За завтраком облил густым красным вином самую лучшую свою рубаху. Несмотря на все старания слуг, единственная дорогая вещь в его гардеробе оказалась безнадёжно испорчена. Мелочь конечно, но всё равно неприятно. Потом, собираясь на ежедневный и совершенно бессмысленный доклад к Императору, Советник подвернул ногу буквально на ровном месте. Так, прихрамывая, он и проходил весь день. Кайниол тоже был не в духе, а потому преимущественно молчал или самым безжалостным образом отдавал по несколько ненужных и противоречивых распоряжений одновременно. Причём, требовал их немедленного исполнения. Время, как назло, решило не двигаться вовсе, и всё равно молодой человек ничего не успевал. За какое бы дело он не брался, всё валилось из рук. Да и нога болела всё сильнее. Даже Хаймер, который последний месяц провёл за пределами Амграманы и вернулся буквально на пару дней, прямо с порога безо всякой причины накричал на Советника, когда тот обратился к другу с каким-то невинным вопросом. И так до бесконечности… Короче, такого муторного и нелепого дня у Таситра не случалось давным-давно… Даже врождённые ироничность и умение смотреть на происходящее несколько со стороны, не очень помогали. На льдистые голубые глаза наворачивались совершенно мальчишеские слёзы… Что оставалось делать? Конечно же, улыбаться! Всем и вся. По поводу и без…

Наконец, спустился долгожданный вечер. Все дела и неприятности закончились сами собой. Только тяжёлое послевкусие осталось. Как от плохого вина. Или от дурного сна. Молодой человек устало вышел на террасу, соединявшую покои Императора с его комнатами, и задумался:

"Шуты бывают разные. Одни становятся гаерами при вельможных особах. Ремесло странное, но в своём роде почтенное. Не так уж это легко развлекать чопорную, если не сказать, мрачную публику. Платят при дворе, безусловно, неплохо, но ведь бывают шутки, за которые приходится расплачиваться. И хорошо, если только слезами! Другие — предпочитают смешить народ на площадях. Тоже дело неплохое: тамошний зритель не избалован изысками. Отчего же не порадовать простой люд? Тут в ход идут любые забавы. Больше всего веселится народ, кидая в артистов гнилые овощи, а то и камни. Что поделаешь… — издержки ремесла! И первые, и вторые достойны похвалы, но для них это всего лишь способ заработать себе на жизнь. С тем же успехом они могли быть портными или пекарями, или ещё кем-нибудь — лишь бы платили. Третьи же рождаются шутами, так живут, так же и умирают, потому что смех и радость растворены в самой их крови. Такие люди, вне зависимости от ремесла, легче переносят выпадающие на их долю трудности. Они выкручиваются из самых тяжёлых ситуаций, а если положение оказывается совсем безвыходным — находят в силы посмеяться над происходящим и собой…

Кто же из них я?"

Что в этом было забавного, Таситр и сам не понял, но на всякий случай усмехнулся. Давнишняя привычка защищать душу от чужих взглядов брала своё даже сейчас, когда его никто не видел. От усталости мысли путались. Чтобы привести себя в чувство Советник в один прыжок вскочил на высокую ограду. Встал на руки. Пару раз прошёлся туда-сюда. Сделал своё коронное сальто. Спрыгнул обратно. Охнул, приземлившись на больную ногу. И наконец, совершенно искренне рассмеялся, представив себе, как нелепо он выглядит со стороны. Передразнивая кого-то из мэнигских царедворцев, скроил постную великосветскую мину и, чинно прихрамывая, направился к своей двери. Настроение у него явно улучшилось: