Наталья Игнатова - Врагов выбирай сам

Альберт с Артуром приехали поздно вечером, уже затемно. Оба валились с ног от усталости, и Ветка не удержалась, выскочила во двор: встретить, помочь. Альберту помочь, конечно. Не Артуру же. Но любимый досадливо отстранил ее:

– Иди к себе. Где Тадеуш?

– Я его отпустила, – пролепетала Ветка, – всю прислугу отпустила.

– Дура! – бросил Альберт в сердцах. Артур одернул его:

– Она же не знала, что мы вернемся. Иди спать.

– А лошади?

– Я займусь. Иди.

Альберт даже не впустил ее в свою спальню. Зато потом туда пришел Артур, и сквозь приоткрытую дверь Ветка видела, как он, сидя возле кровати, что-то говорит Альберту. Что-то, наверное, веселое. Потому что любимый, несмотря на смертельную усталость, в конце концов все-таки улыбнулся. И тогда Артур погладил его по голове и перекрестил:

– Я помолюсь за тебя.

– А спать кто будет?

Вот тогда Ветка и решила окончательно, что кому-кому, а Артуру этой ночью выспаться не доведется.

– Идеальная кандидатура, – заявила Тори, когда рыжую девушку увели обратно в предоставленную ей келью, – здоровое молодое тело, начисто лишенное каких бы то ни было навыков и способностей.

– Она была магом, – напомнил сэр Герман.

– Я тебя умоляю! – отмахнулась госпожа де Крис, с недоумением поглядела на свою (Галеша) руку, которой отмахивалась, и признала: – Менестрель тоже ничего, но он мужчина. Не люблю я этого. К тому же он рано или поздно возьмет контроль над телом. А эта... как ее? Ветка. Что за идиотское имя? Она была магом, а сейчас в ней силы не больше, чем луж у тебя во дворе. – Тори кивнула в окно на сверкающий под солнцем раскаленный камень. – Самое то, что надо. И кроме того, Невилл, ну когда еще ты отыщешь для меня другую потенциальную самоубийцу, такую же молодую и ухоженную? Молодые и ухоженные, сам знаешь, в петлю не лезут.

– Почему именно самоубийцу? И, кстати, я сменил имя при рукоположении.

– Ладно-ладно, как ты теперь зовешься? Герман? Я постараюсь не забывать. Не обязательно самоубийцу, меня устроила бы и некрещеная. – Тори де Крис в облике Галеша пожала узкими плечами. – Но много ли здесь некрещеных? А самоубийца добровольно отказывается от божьего дара, а значит, и от своей бессмертной души. Вот как менестрель этот отказался когда-то. Если б ему твой Писмейкер мозги не вправил, еще неизвестно, как бы оно обернулось. А Ветку я, считай, облагодетельствую: не позволю занять ее тело каким-нибудь бесам. Ну что? Ты позволишь мне прямо сейчас начать обработку?

– Что ты собираешься делать?

– Поговорить по душам. – На выразительном лице менестреля появилась сочувственная улыбка, в черных глазах затеплилось участливое понимание. – Ах, – тронув струны гитары, сняли тонкие пальцы легкий-легкий, воздушный аккорд, – как это ужасно: своими руками погубить своего любимого. Я боюсь даже представить, что делают с этим хрупким мальчиком в застенках...

– Заткнись, пожалуйста! – бросил сэр Герман.

– Прости, – подняла руки Тори, – прости, Невилл, я забыла, что там еще и твой рыцарь. Но, обрати внимание, из Артура сейчас вынимают душу исключительно по милости этой рыжей мерзавки.

– Что за детство, бабуля! – Командор Единой Земли снисходительно поморщился. – Тебе недостает тонкости.

– А ты меня не учи! – Тори отложила гитару и направилась к дверям. – Вот увидишь, для девочки чем жестче, тем будет лучше.

Странное дело, оказывается, не только смерть, но даже и вразумление еретиков добавляло Силу. Понемногу, тоненькой струйкой, зато постоянно. Главное – делать все самому, не перепоручая эту работу братьям-дознатчикам.

Владыка Адам размышлял о причинах этого явления и рано или поздно понял: страдания очищают душу, так же, как смерть освобождает ее. И в первом и во втором случае совершается богоугодное дело, а потому, разумеется, Господь награждает своего верного и бесстрашного слугу. Да-да, бесстрашного, что бы ни думали те, кто полагает, будто невелико мужество причинять боль беспомощной жертве.

Во-первых, хороши жертвы: два могущественных колдуна, один другого опаснее. Во-вторых, беспомощность – понятие относительное. Власть над телом еще не означает власти над душой, а как раз души, отвратившиеся от Господа, и нужно призвать к раскаянию, открыть им дорогу к спасению.

Не получалось. Закосневшие в грехах, колдуны упорствовали, не желая раскаяться и признать свою вину; не желая, чтобы страшный господин их был побежден смиренным, но исполненным Силы служителем Божьим. Проклятый храмовник был упрям, как демон, который ему покровительствовал. А ведь сколько раз владыке Адаму казалось, что вот оно, вот, еще чуть-чуть, еще самую малость, самую крохотную толику убеждений, и заблудшая душа обернется к Свету.

Надменный синеглазый рыцарь!

Мстительность недостойна христианина, тем более недостойна священника, поэтому владыка не мстил – просто помнил. Но зато помнил очень хорошо. Помнил золотое сияние и холодный голос: «Тебе ли решать, кто угоден Господу, пастырь?» – Сколько было в этом голосе презрения и брезгливости! Еще помнил собственный страх, и – хуже всего – собственную готовность поверить. Нет, владыка Адам не мстил. Месть тут ни при чем, и более чем справедливо то, что теперь гордый Миротворец на коленях умоляет не трогать его младшего брата – это исчадье ада с адским же светом в черных глазах, – более чем справедливо, что холодная надменность сменилась покорностью и страхом. Более чем! Только вот упрямство никуда не делось. И храмовник по-прежнему отрицает все обвинения, мотивируя это нелепой причиной он, дескать, не хочет погубить свою душу

Их уже разыскивали: кто-то узнал, что Артур Северный вернулся в Шопрон, и узнал о том, что его и его младшего брата арестовали за колдовство. Белую крепость от чердаков до подвалов прочесали тем же утром. Опросили всех жителей в Золотом квартале. Складывалось впечатление, что и с каждым из трех тысяч гвардейцев побеседовали лично. Впрочем, те из гвардейцев, кто был причастен к аресту Миротворца, накрепко забыли ту ночь, точнее, накрепко запомнили, что провели ее в других местах, за другими занятиями. Лишь сэру Милушу, рыцарю Кодекса, дозволено было сохранить ясность воспоминаний. Но он, как и владыка Адам, почти не покидал подземелий кафедрального собора. Занят был, очень занят, ведь Миротворец убил его сына.

О чем они беседовали наедине, сэр Милуш и сэр Артур Северный, владыка Адам не знал и не интересовался. Главное, что достойный рыцарь помогал церкви, а за это прощается многое, в том числе и ненависть, и недостойное христианина желание отомстить, и жестокость, без сомнения чрезмерная, если бы не шла речь о святом деле спасения погибающей души.