Наталья Игнатова - Врагов выбирай сам

Возьми Меч.

Прекрасная земля, дивная земля, из сказочных снов молила: защити. Стань хозяином. Здесь все твое: светлые леса, древние холмы, черные скалы и вольные равнины. Все твари, земные и небесные. Все люди и нелюди. И ветры, и дожди, и небо в облаках, и ясные звезды.

И... ведь ему так больно, твоему младшему брату. Ему больно. А ты обещал защищать его.

Возьми Меч, Артур, Светлый рыцарь. Только протяни руку, и рукоять сама ляжет в ладонь. И все станет хорошо. Станет так, как ты хочешь.

Взять Меч – значит отдать душу.

Признать обвинения – значит солгать пред ликом Творца.

Стоять на краю, на самом краю... стоять. И убивать Альберта, убивать неотвратимо и медленно. Так медленно...

А Она не говорила ничего, лишь наблюдала молча, с тревогой, жалостью и надеждой в черных-черных, глубоких, теплых очах... И выбирать не приходилось, потому что пусть лучше Альберт, пусть будет больно ему, лишь бы в Ее глазах не появились печаль и... разочарование. Конечно, Она поймет, и простит – Она прощает всех, Она – заступница и защитница, и, может быть Она даже попросит Сына не судить строго.

Нельзя.

Лучше убить Альберта, чем предать Ее.

И сны уходили. И Артур радовался яви, полной боли и стыда. Потому что в яви не было искушения, не было надежды, а боль, свою или чужую, не имея на что надеяться, можно терпеть до бесконечности.

Или до смерти.

До Триглава оставалось несколько часов езды.

Галеш спешил и, жалея коня, все-таки понукал его, надеясь, что добрая животина выдержит не столь уж длинный переход. Все-таки Артур разбирался в лошадях.

Разбирается.

Он жив, слава Тебе, Господи! Черный Туман, вблизи оказавшийся все-таки серым, хотя и густым, неровными клочками расползся в стороны. Как будто имя Божье, помянутое лишь в мыслях, представляло для него угрозу.

Может, и представляло. Над этим Галеш не слишком задумывался. Все равно разгонять нечисть одним лишь словом, как умел... умеет! Артур, ему, музыканту, не дано. Да и не водится в тумане нечисти. В этом тумане. Он сам по себе любой твари, чистой и нечистой, может фору дать.

А Артур... что же там было... Откуда уверенность, что он погиб? И... и когда только ты научишься думать, музыкант? Думать, а не только стихи складывать. Почему сэр Герман говорил о своем рыцаре так, словно не знает доподлинно, где он и что с ним? Нет, нет, забудь, Галеш, забудь, не тревожься. Зная Артура, глупо удивляться тому, что командор Единой Земли не имеет представления о том, где он сейчас. Наверняка это известно только Альберту, потому что где бы ни был Артур, Альберт будет с ним. Братья неразлучны. Даже когда они далеко друг от друга.

И все-таки стоило заехать в столицу. Потерять день, но выяснить все доподлинно и, может быть – вдруг повезло бы, – повидаться и с Миротворцем, и с Альбертом.

Потерять день. Нет. Нельзя. Каждый час дорог. Каждая минута.

Почему?

Вот над этим Галеш точно не задумывался.

В конце концов ему все же пришлось спешиться и идти сквозь туман, ведя коня на поводу. Мерин устало поводил боками, смотрел грустно, но шел за хозяином безропотно. Он не боялся Триглава и не боялся тумана вокруг. Галеш тоже не боялся, и все-таки то, что конь – животное, как всем известно, издалека чувствующее любую нечисть, – не проявляет ни малейших признаков беспокойства, было приятно. Совсем не хотелось натолкнуться неожиданно на круг Лиха или на еще что-нибудь пакостное.

Например, на пляшущих ведьм...

Сразу стало неуютно.

Галеш передернул плечами и огляделся, но, конечно, ничего не увидел. С одной стороны, волноваться было не о чем, ведь тот, кто ожидал музыканта в гости, должен был обеспечить безопасность. А с другой – кто его знает? Может, ему есть захочется.

Когда невидимое над слоем тумана небо потемнело и двигаться вперед, не рискуя споткнуться о какой-нибудь особо зловредный камень, не стало никакой возможности, Галеш наконец скорее почувствовал, чем увидел ощутимый подъем.

Склон Триглава. Ну слава богу, добрались.

Теперь оставалось лишь расседлать коня и ждать. Подниматься выше? Благодарим покорно. Здешний хозяин прост в обращении и сам не поленится спуститься.

Так оно и вышло.

Не успел менестрель вычистить своего усталого мерина, как туман вокруг зашелестел на разные голоса. А потом в этой шепчущей какофонии проклюнулась одна, главная, тема. И вязкий, пришептывающий бас спросил с различимой на слух улыбкой:

– Не разделишь ли со мной мою трапезу, смелый Галеш?

– Нет, спасибо, – музыкант подвесил к морде коня торбу с овсом, – у меня с собой.

– Тогда ужинай. И, если желаешь отдохнуть, – отдыхай. А если ты не устал, я побеседую с тобой нынче же ночью.

Туман разползся, открывая мутноватое, темное небо. Треснул склон горы, оттуда, из-под разошедшихся камней, зажурчал прозрачный ручеек. Мгновением позже вспыхнул на пустом месте яркий, веселый огонь. И шелковая палатка – не хуже, чем у храмовников, – развернулась, уютно колыхая на прилетевшем ветерке внешним пологом.

– Спасибо, – сказал музыкант.

– Забудь это слово, Галеш, – мягко посоветовал голос, – если хочешь благодарить меня, делай это, не вспоминая о Нем.

– Да. Извини.

– Пусть Он извиняет. – Хозяин Триглава расхохотался собственной шутке и, кажется, убрался к себе, на вершину.

Впрочем, в том, что он наблюдает за гостем, Галеш не сомневался. Ну так и что же? Он вообще за всеми на Единой Земле приглядывает, когда это кому мешало? Чтобы не мешало, на то храмовники есть.

– О том, что я потеряла Светлую Ярость, ты знаешь, – полуутвердительно сказала госпожа де Крис.

– Да. – Сэр Герман смотрел, как прабабка ужинает, и думал, что ни благородная кровь, ни воспитание не дают плодов, если человек сам не желает вести себя сообразно требованиям этикета. Тори де Крис ела по-мужски, жадно, быстро, без особых церемоний. Пользуясь ножом и руками и пренебрегая другими столовыми приборами. Она всегда была такой, красивая женщина – даже сейчас красивая, несмотря на хрупкость нового тела, совершенно не сочетающуюся с резкими мужскими жестами. Резкими выражениями. Мимикой... – Это как-то связано с Артуром?

– Понятия не имею, – бросила Тори, – я расскажу, может, ты что и поймешь. Эта твоя мозаика из разных эпох, которую вы называете Единой Землей, перлась, как ледокол, через чертову прорву...

– Не чертыхайся, – попросил сэр Герман.

– Что такое?

– Здесь это опасно.

– Ладно. – Тори отодвинула тарелку, откинулась на спинку стула и хлопнула себя по нагрудному карману. – Сигареты.

– Трубка тебя устроит?

– Давай. Итак, – продолжила она, когда слуга, принесший курительные принадлежности, удалился и закрыл за собой дверь, – твой мирок перся через множество других, нарушая установленный порядок, да еще и прихватывая с собой если не земли, так их обитателей, когда по одному, а когда и целыми пачками. Беспредел творился такой, что без мата и не выразишь.