Кирилл Пестряков - Эадор. Кровь Властелина

— Василиска уже зарубили бандиты!

— Что?!

За моей спиной послышались издевательские смешки. Я обернулся и увидел разбойников. Те были буквально в десяти шагах.

— Добегался, щенок! — злобно крикнул один из них.

Я опустился на землю и прижал к себе Люцию. О! Высший Отец, неужели ты можешь дать всему так глупо закончиться?

В этот момент дверь, наконец, отворилась, и я увидел на пороге седого старика, с длинной густой бородой, прямо как у Святого Великомученика Феофана Миролюбского — до яиц. Голова хозяина дома также заросла грязными седыми волосами. Над ними, как курица на соломе, возлежал длинный остроконечный колпак синего цвета. Старик носил такого же цвета длинную мешковатую мантию, из-под которой проглядывали загнутые носами вверх сапоги, выделанные из тонкой красной кожи. В руке хозяин дома держал длинный, богато украшенный посох, светившийся на верхушке красивым зеленым кристаллом. Это явно была вещь силы. Я чертыхнулся, только преследуемого инквизицией еретика мне тут сейчас не хватало! Конечно, прямых доказательств у меня не было, наоборот, многие святые отцы предпочитали жизнь отшельников. Даже Феофан Мироблюский одно время жил в шалаше, пока настоятельница не смилостивилась и не пустила Великомученика погостить в их женский монастырь, куда священник направлялся с целью помолиться перед святыми мощами паладина Торима Светолоносного. Однако мне почему-то не верилось, что этот старик построил дом на болоте с целью достичь в медитации духовного просветления.

— Что с моим василиском?! — гневно спросил старик.

— С дороги, старый хрыч! — крикнул ему ближайший бандит.

— Ну уж нет, — рявкнул хозяин дома.

Обогнув меня с Люцией, старик встал перед бандитами.

— На вас кровь моего любимого Пеструнчика! — взревел он, обозрев разбойников, — изверги! Нелюди! Бессердечные животные! Да чтобы у вас руки отсохли! Да вы знаете, сколько времени мне было нужно, чтобы его вырастить! Я нашел его, слабого и беспомощного, только-только вылупившегося из яйца. Обогрел, вырастил, поил его любимым молочком. А прохладными ночами, когда я сидел в кресле у огня, он приходил и так ласково мурлыкал! И так на меня смотрел! Да он был единственным, кто меня понимал!

Бандиты ошалели от гневной тирады старика и, не зная, что сказать, замерли с виноватым видом, обратив глаза к земле.

— Не прощу! — сказал старик и вскинул вверх правую руку.

В следующий миг из ладони чернокнижника вылетел маленький огненный ком и ударил в грудь ближайшему бандиту. Злодей вспыхнул, как стог сена. Не успев даже закричать, горящий разбойник повалился на землю. Его товарищ завыл от ужаса, выронил меч и, развернувшись, бросился наутек, но старик действительно не был готов прощать. В спину убегающего бандита спустя пару секунд ударил второй огненный ком.

— Вонючие гады! — брезгливо поморщился старик.

— Благодарю вас, — произнес я.

Старик развернулся и обратил своё внимание на меня. Затем его взгляд перешел на Люцию, в тот же миг глаза хозяина дома расширились, а по лицу расползлось выражение безграничного удивления.

— Принцесса! — ахнул он.

— Вы её знаете? — удивленно спросил я.

Старик кивнул.

— Она ранена, враги напали на нас, ей нужна помощь, — проговорил я.

Старик злобно фыркнул.

— Враги, войны, заговоры… Именно от них я и бежал из столицы, и вот они настигли меня.

В этот момент принцесса задрожала, и через секунду разразилась жутким кашлем. Я заметил, что из её раны снова потекла кровь.

— Черт вас возьми! Она умирает, — вскричал я, — помогите мне.

Старик внимательно осмотрел меня, выразительно поглядев на приколотую к робе медаль целителя.

— Кажется, это по твоей части, — заметил он.

— У меня не получается, я слишком слаб. Вы должны помочь, — произнес я.

Старик покачал головой.

— Я никому ничего не должен, мальчик. Твоя жизнь, равно как и её, для меня значит меньше, чем значила жизнь моего Пеструнчика. А ты косвенный виновник его гибели.

— Когда-то же вы служили в Великом Королевстве, а, значит, должны быть….

Старик вдруг огрел меня своим посохом. Я даже вскрикнул от неожиданности.

— Я никому ничего не должен! — повторил он, — убирайся отсюда с этой девкой!

— Вы не можете так поступить!

— С чего вдруг? — удивился он.

Я не знал, что ответить. Казалось бесполезным взывать сейчас к чувству верности. Чернокнижника явно в жизни хорошо потрепала инквизиция, и сейчас он не мог найти к нам сочувствия. Обращаться к совести и вере тоже казалось бессмысленным, ввиду полного отсутствия у еретика этих качеств. Золото его тоже, по-видимому, не интересовало, иначе старик просто убил бы меня и Люцию, забрав все драгоценности принцессы. Разве что, может, большая сумма.

— Вы же знаете, что король не останется в долгу за спасение дочери. Возможно, вас помилуют! — сказал я.

Старик покачал головой.

— Они могут подавиться своим помилованием. В конце концов, здесь мне спокойно. Я стар, и теперь меня интересуют только мои научные эксперименты. Кстати…

На миг старик замер, о чем-то задумавшись.

— Я не знаю целебных чар, — заметил он, — но как-то в распоряженье мне попался любопытный свиток с ритуалом, который мог бы ей помочь. Мне было бы действительно интересно его провести, дабы записать последствия.

Это была зацепка. Единственный шанс доказать, что я прожил этот день не напрасно.

— Что вам нужно для ритуала?

— Твоя жизнь, — просто ответил старик.

Я замер с широко открытым ртом.

— Жизнь? — как дурак, переспросил я.

— Верно, — улыбнулся старик, — вернее, полжизни. Что скажешь на то, чтобы поделиться своей жизнью с принцессой.

— Но…

— Решай быстрее, она уже умирает, ритуал сработает, только если вы оба до его начала будете живы.

У меня закружилась голова. Отдать жизнь за кого-то. Не этого ли требовали от меня святые книги, не к жертве ли призывала светлая вера? Но я не хотел умирать, очень не хотел. Я не был таким, как Тимоф, способным ради веры и блага всего человечества прыгнуть в огонь. Черт побери, несмотря на обилие прочитанных книг, а скорее благодаря ему, я никогда не испытывал такого чувства, как боль за всех людей. Гораздо больше мой разум всегда занимало состояние близких, друзей, родителей. К остальному я не то что бы был слеп или глух, просто они меня не интересовали. Возможно, а вернее даже, вероятно, такой подход был неверен, однако мне хотелось думать, что, если каждый подумает о своем ближнем, то лучше станет всем. Подобно тому, как каждая доска подпирает только свою соседку, но вместе из них получается прочный забор. Я всегда считал, что нужно заботиться о малом, дабы из него выросло целое. Благо Великого Королевства не интересовало меня, ну, почти не интересовало. Но Люция… Жизнь прекрасной Люции. Нет, я понял, что не хотел спасать королевскую особу, но стремился защитить и уберечь эту волшебную, сказочно красивую девушку. Возможно, где-то она стала мне близкой. Кто-то сказал бы, что это любовь, кто-то назвал глупостью. Что бы мной ни двигало, я не мог её бросить. В конце концов, не мы ли — мужики, глобальное племя, именуемое сильным полом, вечно клянемся умереть за нашу любовь. И вот этот миг настал. Глобальное красивое изречение сузилось вдруг до узких конкретных рамок. Либо ты, либо она. Выбирай, милок!