Стивен Эриксон - Полуночный Прилив

В упрощенном мире выделяют четыре элемента, и на этом процесс постижения заканчивается. Как будто вселенную можно свести к четырем видимым, понятным явлениям. Но Корло упомянул и другие, и от этого словно бы мир стал шире, словно засияли всей своей жестокой красотой новые цвета.

Она понимала сейчас, что одним из элементов является время. Протяженность сущего между событиями, состоящая из бесконечного числа других событий, связанных воедино сложной сетью причин и следствий. Как картинки, вытканные на гобелене, одна за другой: отойди подальше, и увидишь, что все они сосуществуют, все представлены одновременно.

Она повторяет одни и те же сцены. Ужасное открытие. Вся жизнь — повторение сцен. Она соткала свой узор, лишенный нюансов, и видела в отчаянии разумный ответ — наверное, единственно разумный ответ. Заблуждение, что ты разумна, почти сверхъестественно сведуща во всем множестве перспектив. И это ловушка, бесконечное шаманское призывание, именуемое горем — призывание демонов самоуничижения. Во всех сценах ее гобелена мелькают одни и те же ухмыляющиеся лица.

Раскрутка ритуала оказалась пугающе легкой — будто вытянуть одну нить из клубка. Если это работа Корло, то до невероятия тонкая: казалось, действует только она сама. Он сидел напротив на полянке, в тридцати шагах от тракта, с лицом одновременно отрешенным и внимательным… и, как ни странно, она совсем не стыдилась, рыдая перед ним.

Железный Клин вначале нетерпеливо ходил по поляне, а когда появились первые слезы, движения его замедлились, и она неожиданно поняла, что прижимается лицом к его груди, а воин обнимает ее одной рукой.

В других обстоятельствах это показалось бы пошлым. Критическая часть рассудка хихикала над нелепостью затеи — как будто наши искренние жесты непременно должны быть скрытными, должны избегать свидетелей. Как будто честность принадлежит одиночеству, ибо быть увиденной — значит играть на публику, а игра всегда фальшива, потому что рассчитана на чужую реакцию.

Во время утомительных последствий краткого периода покоя, когда она казалась себе пустой, выпотрошенной, ей удалось исследовать то, что еще осталось, без оков страстей. Она решила поверить Бураку Преграде, считая — так было легче всего — что он не способен лишить себя жизни. Ведь сама она не склонна к самоубийству… Она сделалась слепой к очевидности, к странной свободе его речей в последние дни. А он уже тогда принял решение. Он видел приближение войны — и решил вырезать из истории свою роль в подготовке войны. Вырезать себя из своего же гобелена. Ее самообман — это магия, путь гнева и горя, утешительная привычность обряда.

Отсюда явилось и желание быть наказанной.

Она не призывала к себе насильников. Никто в здравом уме не делает этого. Она лишь соткала всю сцену, во всем ее зловещем потенциале.

Иногда увиденное в себе самой — невероятно.

Итак, она оплакивала свои пороки, свою слабость и человечность. Перед двумя мужчинами, у которых, без всяких сомнений, есть свои поводы для горя, есть свои истории.

Но теперь с этим покончено. Нет смысла в повторении именно этого ритуала. Утомление перешло в сон, и проснулась она только на заре. Отряд расположился на поляне, и все тоже спали — кроме Железного Клина, сидевшего перед очажком и пытавшегося вдохнуть в угасающее пламя новую жизнь.

На нее кто-то набросил одеяло. Утренний воздух сыр и холоден. Серен села, натянув шерстяную ткань на плечи, затем встала и присоединилась к Чтящему около чадящего костерка.

Он не поднял головы. — Аквитор. Отдохнула?

— Да, спасибо. Не знаю, стоит ли извиняться…

— За что? Я слышал лошадей, там, к югу.

— Это, наверно, из Броуса. В нем был маленький гарнизон.

— Броус — город?

— Селение в середине древних руин. Прежде святое место Тартеналов, хотя не они строили его.

— Ты откуда знаешь?

— Размеры не соответствуют Тартеналам.

— Все слишком маленькое?

— Нет. Слишком большое.

Он покосился на нее и встал. — Похоже, пора готовить завтрак.

— Ты странный офицер, Клин, — улыбнулась Серен. — Готовишь пищу для солдат.

— Просто всегда просыпаюсь раньше всех, — ответил он, протягивая руку к мешку.

Она следила за его движениями и думала: как часто он делает все это? Сколько таких вот полян, сколько рассветов среди еще храпящих солдат? Так далеко от дома, от знакомых мест. Ей удалось полнее постичь его с такой точки зрения. Людям его натуры соответствуют два проявления Пустого Оплота. Странствующий Рыцарь и Ходок. Разница между ними — в тонкостях мотивации.

Этого Чтящего совсем нетрудно понять.

Корло закашлялся, скинул одеяла и неуверенно встал на ноги. — Где же чай?

— Почти готов, — ответил Клин.

— У меня голова болит. Что — то назревает.

— Недавно слышал лошадей, — ответил Клин. — И крики.

— По мне, уже заварилось.

Чтящий засунул черпак в котел и наполнил чашку Корло.

Серен видела, что его руки трясутся.

— Сэр, мне может понадобиться венец.

— Гм, скорее нет. Давайте избегать их, если возможно.

— Да.

— Венец? — спросила Серен. — Тот, что ты использовал, открывая путь в Трейте?

Корло метнул на нее острый взгляд и кивнул. — Но он не только для этого. В него вплетены и другие ритуалы. Всего сорок. То, что я намерен использовать, подстегнет нас, придаст необычайную скорость. Но мы редко так делаем, потому что потом нас трясет, и чем дальше, тем сильней.

— Потому ты дрожишь?

Он глотнул чая и опустил взор на руки. — Нет. Это другое.

— В Броусе что-то происходит.

— Я догадался.

— Буди всех, Корло. Аквитор, нам лучше обойти Броус?

— Это трудновато. К востоку всхолмье. Никаких троп. Потеряем день или два.

— Ясно.

— Я поищу лошадей, — сказала Серен, чуть помедлив.

Чтящий кивнул: — Потом возвращайся и поешь.

— Да, сэр.

Ответная улыбка, пусть и слабая, порадовала ее.

Они уже долго пробирались среди развалин. Большая часть зданий вросла в землю и казалась горбами лесной подстилки. Древние корни обвили камни, но явно не сумели врасти в странный материал. Некогда возвышавшиеся над местностью дороги и дамбы превратились в путаницу каменных троп, засыпанных сухой листвой, но почти не поврежденных. Выйдя из леса, они смогли увидеть беспорядочно расположенные купола, а за ними палисад Броуса. Над селением сердито вздымались столбы дыма.

Древние дома имели порталы и ведущие внутрь коридоры — шириной и высотой в три человеческих роста.

— Дыханье Худа, — прошипел Корло. — Перед этим кажутся карликами даже гробницы К'чайн Че'малле.

— Никогда даже не слышала о…

Маг прервал Серен: — Теперь я удивленный, ведь в ваших землях полно их останков. Они были каким — то средним между ящерицами и драконами, ходили на двух ногах. Масса острых зубов — на рынке Трейта видел лавку, торгующую старыми костями и клыками. К'чайн Че'малле… К'чайн Че'малле, девочка, правили всем континентом. Задолго до появления людей. Их гробницы чем-то похожие на эти, но меньше.