Дэйв Дункан - Властелин Огненных Земель

— Или его вдова получит мужа умнее! — Верод Вульфвера отозвался на эту его шутку радостным гоготом.

— Совершенно верно, — согласился Сюневульф. — Но прежде нам предстоит исполнить более приятную обязанность. — Он щелкнул пальцами, и вперед гордо выступил расфуфыренный книхт. В руках он держал красную шелковую подушку, на которой лежал сияющий меч. Он опустился на одно колено на краю помоста, демонстрируя меч вероду.

— Почтенные гости, — объявил король. — Эрлы, эальдры, фейны. Нам доставляет несказанное наслаждение приветствовать на родине вернувшегося после долгих лет отсутствия нашего дорогого племянника и пасынка, Радгара Эйлединга… — Он подождал, пока стихнут одобрительные и возмущенные возгласы. Потом подождал еще. И еще. Маленькие глазки его шмыгали из стороны в сторону, словно он запоминал, кто шумит громче всех. Потом он заговорил снова, и постепенно шум стих настолько, чтобы его можно было расслышать. — …и отца нашего, Фюрлафа. Гарда его из чистого серебра и украшена Семью Слезами, знаменитыми голубыми жемчужинами, дошедшими до нас из незапамятных времен. Эти драгоценные камни украшали множество корон и скипетров, а также плоть великих королев. Скопы могут часами петь их историю. Радгар, сын мой, ступай же сюда и прими от нас этот бесценный дар.

Ноги Радгара словно приросли к полу. Что это еще за новое коварство? Теперь, когда король одержал победу в вызове, ослушаться его воли считалось незаконным. Где он видел этот меч раньше?

— Не иди! — шептал ему на ухо Леофрик. — Это еще одна ловушка!

— Тебе надо идти! — шептал одновременно Сеольмунд его локтю. — Иначе тебя сочтут трусом.

Никто и никогда не говорил, что политика — легкое занятие.

Хильфвер успевал едва-едва. Горячая вода подступила к самой октаграмме, огонь лизал кроны деревьев над его головой, а воздух был настолько пропитан дымом и испарениями, что дышать было почти невозможно. И все же он продолжал выкрикивать слова заклинания и скакать на своей деревяшке причудливым силуэтом на фоне огня.

— Стой! — прохрипел Овод. — Прекрати! Что ты делаешь? — Заклинатель не услышал его, а может, не обратил на его крик внимания.

Овод брел по горячей воде, временами доходившей ему до груди. Его продвижение замедлялось скрытыми под водой кустами и плавающими обломками, включая то, что осталось от некогда стоявшей здесь избушки. Непрекращающееся кровотечение из раздавленной руки отнимало у него остаток сил. Он не мог идти быстрее к безумцу на том берегу, и все же его инстинкт кричал ему, что он не должен позволить Хильфверу довести заклинание до конца.

Земля ушла из-под ног, и кратер содрогнулся от свирепого подземного удара. Отравленное озеро всколыхнулось. Старый безумный Хильфвер на берегу рухнул ничком. Огонь, охвативший лес, взревел еще громче; пылающие стволы с треском рушились на землю. Овод пошатнулся и попытался удержать равновесие, загребая здоровой рукой, а вокруг него с шипением падали в воду горящие сучья.

Постепенно земля успокоилась, и рев огня заглушил грохот камнепадов. Отчаянным усилием старый заклинатель поднялся и продолжил с того места, на котором прервало его землетрясение. Он был совершенно нагим, и горящий лес освещал его увечья: стариковское тело с одной стороны и живой труп, обугленная головешка без руки и с жалким обрубком ноги — с другой.

— Стой! Стой! — сквозь слезы Овод увидел что-то, съежившееся в центре октаграммы.

Теперь Хильфвер услышал его. Он удивленно оглянулся и увидел бредущего к нему по воде Овода. Он не остановился, но запел свои заклинания еще быстрее, прыгая с одного острия октаграммы на другое на своей деревяшке.

Наконец-то дно пошло вверх. Овод перешел на бег, вскарабкался на последний откос, скользя и спотыкаясь. Он взмахнул шпагой.

— Стой или умри!

Хильфвер остановился, устало опершись на свой посох. Грудь его тяжело вздымалась, хотя казалось, будто дышит только его человеческая половина. Он захлебнулся мучительным кашлем. Из единственного глаза градом катились слезы, но сохранившаяся часть лица сияла торжеством.

— Готово!

Напитанный дымом воздух над октаграммой начал светиться перламутровым светом, да и сама засыпанная пеплом восьмиконечная звезда засияла ярче, словно нарисованная огнем. Предмет в центре оказался орлом. Он был живой и свирепо косил глазом на Овода, хотя лапы его были привязаны к полену. Как этому калеке удалось поймать орла? Огненного дракона Эйледа описывали как быка, но тот, что убил Гюфблейса напоминал огромную птицу…

— Ты вызываешь фюрдрака! — Что же он за человек, если способен на такое?

Заклинатель разразился визгливым смехом.

— Преступления Сюневульфа требуют отмщения. Но теперь ему от меня не уйти. Отойди и не мешай.

— Если ты высвободишь дракона, как ты обуздаешь его? Этого нельзя делать! Он может убить Радгара, равно как всех других.

— Врагов моих обреку на жестокую смерть. Радгар заговорен от огня! Пусть сгинут все, кроме благородного Эйлединга, как сгинули когда-то жевильийцы.

— Нет! Прекрати! — Овод не сомневался, что Радгар сочтет своим фамильным долгом биться с чудовищем, если оно появится на свет.

— Слишком поздно, раб! Стихии уже призваны.

Октаграмма засветилась еще ярче сквозь дым, ярче полуденного солнца. Орел расправил крылья и закричал. Горящие ветви и сучья падали дождем, легкие Овода разрывались. Он готов был вот-вот потерять сознание от жара, потери крови, нехватки воздуха…

— Если ты не остановишь, это сделаю я! — Он шагнул в октаграмму и вонзил «Ничто» прямо орлу в сердце.

Радгар наконец рассвирепел. Он даже не сознавал этого, но был даже рад, что это произошло. Он уже забыл, как это здорово — сбросить оковы, делать все, что хочешь, не задумываясь о плате. Нелегко убить короля… Нет, очень даже легко, если тебе плевать, останешься ли ты жив, чтобы хвастаться этим. Он улыбнулся при виде королевских фейнов, глядевших на него настороженными котами. Он убьет их господина прямо у них на глазах, и они не в силах будут помешать ему в этом.

Он шагнул вперед. Ярость редко лишала его осмотрительности, она только развязывала ему руки. Он остановился прямо перед этой грязью на помосте, коленопреклоненным книхтом, матерью… Он поклонился, почти не скрывая презрения.

— Дядя?

— Нам надлежит торопиться, — объявил король, обращаясь к вероду. — Нет смысла оттягивать решение этого болезненного вопроса. Сын мой, негоже человеку твоего происхождения ходить безоружным, но прежде чем фюрд согласится принять тебя, мы должны удостовериться в твоем благородном происхождении и принять твою присягу. А после этого мы соизволим просить тебя отстоять нашу честь в поединке, который…