Баркер Клайв - Пятый доминион

На развилке создалась пробка: люди кружили на месте, решая, какой из трех маршрутов лучше избрать. Дорога прямо вела в направлении далекого горного хребта, не менее впечатляющего, чем Джокалайлау. Дорога налево вела в места, где было больше растительности. Неудивительно, что именно ее чаще всего избирали путники. Наименее популярная среди беженцев и наиболее многообещающая для целей Миляги дорога уходила направо. Она была пыльной и неровной. На местности, по которой она пролегала, было меньше всего растительности, а значит, тем больше была вероятность того, что впоследствии она перейдет в пустыню. Но после нескольких месяцев, проведенных в Доминионах, он знал, что характер местности может резко измениться на участке в каких-нибудь несколько миль. Так что вполне возможно, что эта дорога приведет их к сочным пастбищам, а дорога у них за спиной - в пустыню. Стоя посреди толпы беженцев и рассуждая сам с собой, он услышал чей-то пронзительный голос и сквозь завесу пыли разглядел маленького человечка - молодого, в очках, с голой грудью и лысого, который пробирался к нему сквозь толпу, подняв руки над головой.

- Мистер Захария! Мистер Захария!

Лицо ему было знакомо, но он не мог вспомнить точно, где он его видел, и подобрать ему соответствующее имя. Но человечек, возможно, привыкший к тому, что никто его толком не запоминает, быстро сообщил необходимую информацию.

- Флоккус Дадо, - сказал он. - Помните меня?

Теперь он вспомнил. Это был товарищ Никетомаас по оружию.

Флоккус снял очки и присмотрелся к Паю.

- Ваша подруга выглядит совсем больной, - сказал он.

- Это не подруга, это мистиф.

- Извините. Извините, - сказал Флоккус, вновь надевая очки и принимаясь яростно моргать. - Ошибся. Я вообще не ладах с сексом. Он сильно болен?

- Боюсь, что так.

- Нике с вами? - сказал Флоккус, оглядываясь вокруг. - Только не говорите мне, что она уже ушла вперед. Ведь я сказал ей, что буду ждать ее здесь, если мы потеряем друг друга.

- Она не придет, Флоккус, - сказал Миляга.

- Почему, ради Хапексамендиоса?

- Боюсь, ее уже нет в живых.

Нервные моргания и подергивания Дадо прекратились немедленно. Он уставился на Милягу с глупой улыбкой, словно привык быть объектом шуток и хотел верить в то, что это лишь очередной розыгрыш.

- Нет, - сказал он.

- Боюсь, что да, - сказал Миляга в ответ. - Ее убили во дворце.

Флоккус снова снял очки и потер переносицу. - Грустно это, - сказал он.

- Она была очень храброй женщиной.

- Да, именно такой она и была.

- И она яростно защищалась. Но силы были неравны.

- Как вам удалось спастись? - спросил Флоккус, без малейшей обвинительной нотки.

- Это очень долгая история, - сказал Миляга. - И боюсь, я еще не вполне готов ее рассказать.

- Куда вы направляетесь? - спросил Дадо.

- Никетомаас сказал мне, что у Голодарей есть нечто вроде лагеря у границ Первого Доминиона. Это правда?

- Действительно, у нас есть такой лагерь.

- Тогда туда-то я и иду. Она сказала, что человек, которого я знаю - а ты знаешь Эстабрука? - исцелился в тех местах. А я хочу вылечить Пая.

- Тогда нам лучше отправиться вместе, - сказал Флоккус. - Мне нет смысла больше ждать здесь. Дух Нике уже давно отправился в путь.

- У тебя есть какой-нибудь транспорт?

- Да, есть, - сказал он, повеселев. - Отличная машина, которую я нашел в Карамессе. Она запаркована вон там. - Он указал пальцем сквозь толпу

- Если, конечно, она все еще там, - заметил Миляга.

- Она под охраной, - сказал Дадо, усмехнувшись. - Можно, я помогу вам с мистифом?

Он взял Пая на руки - к тому моменту тот уже совсем потерял сознание, - и они стали пробираться сквозь толпу. Дадо постоянно кричал, чтобы им освободили дорогу, но призывы его по большей части игнорировались, до тех пор пока он не стал выкрикивать Руукасш! Руукасш! - что немедленно возымело желаемый эффект.

- Что значит Руукасш? - спросил у него Миляга.

- Заразно, - ответил Дадо. - Осталось недалеко.

Через несколько шагов показался автомобиль. Дадо знал толк в мародерстве. Никогда еще, со времен того первого, славного путешествия по Паташокскому шоссе, на глаза Миляге не попадался такой изящный, такой отполированный и такой непригодный для путешествия по пустыне экипаж. Он был дымчато-серого цвета с серебряной отделкой; шины у него были белые, а салон был обит мехом. На капоте привязанный к одному из боковых зеркал сидел его стражник и его полная противоположность - животное, состоящее в родстве с рагемаем - через гиену - и соединившее в себе самые неприятные свойства обоих. Оно было круглым и жирным, как свинья, но его спина и бока были покрыты пятнистым мехом. Морда его обладала коротким рылом, но длинными и густыми усами. При виде Дадо уши у него встали торчком, как у собаки, и оно разразилось таким пронзительным лаем и визгом, что рядом с ней голос Дадо звучал басом.

- Славная девочка! Славная девочка! - сказал он.

Животное поднялось на свои короткие ножки и завиляло задом, радуясь возвращению хозяина. Под животом у нее болтались набухшие соски, покачивающиеся в такт ее приветствию.

Дадо открыл дверь, и на месте пассажира обнаружилась причина, по которой животное так ревностно охраняло автомобиль, - пять тявкающих отпрысков, идеальные уменьшенные копии своей матери. Дадо предложил Миляге и Паю расположиться на заднем сиденье, а Мамашу Сайшай собрался усадить вместе с детьми. В салоне воняло животными, но прежний владелец любил комфорт, и внутри были подушки, которые Миляга подложил мистифу под голову. Когда Сайшай залезла в кабину, вонь увеличилась раз в десять, да и зарычала она на Милягу в далеко не дружественной манере, но Дадо принялся награждать ее разными ласковыми прозвищами, и вскоре, успокоившись, она свернулась на сиденье и принялась кормить свое упитанное потомство. Когда все разместились, машина тронулась с места и направилась в сторону гор.

Через одну-две мили усталость взяла свое, и Миляга уснул, положив голову на плечо Пая. На протяжении следующих нескольких часов дорога постепенно ухудшалась, и под действием толчков Миляга то и дело выплывал из глубин сна с приставшими к нему водорослями сновидений. Но ни Изорддеррекс, ни воспоминания о тех приключениях, которые им с Паем пришлось пережить во время путешествия по Имаджике, не вторгались в его сны. В очередной раз погружаясь в дрему, его сознание обращалось к Пятому Доминиону, предпочитая этот безопасный мир зверствам и ужасам Примиренных Доминионов.

Вот только безопасным его уже нельзя было назвать. Тот человек, которым он был в Пятом Доминионе - Блудный Сынок Клейна, любовник, мастер подделок, - сам был подделкой, вымыслом, и он уже никогда не смог бы вернуться к этому примитивному сибаритству. Он жил во лжи, масштабы которой даже самая подозрительная из его любовниц (Ванесса, с уходом которой все и началось) не могла себе представить; лжи, которая породила самообман, растянувшийся на три человеческих жизни. Подумав о Ванессе, он вспомнил о ее пустом лондонском доме и о том отчаянии, с которым он бродил по его комнатам, мысленно подводя итоги своей жизни: череда любовных разрывов, несколько поддельных картин и костюм, в который он был одет. Теперь это казалось смешным, но в тот день ему казалось, что большего несчастья и представить себе невозможно. Какая наивность! С тех пор отчаяние преподало ему столько уроков, что хватило бы на целую книгу, и самый горький из них спал беспокойным сном у него под боком.