Генри Олди - Приют героев

Годится.

Остался пустяк: склонить к сотрудничеству человека, который при одном упоминании «двух Т», небось, хватается за серебряную иглу.

– Ясного солнышка, сударыня! Примите мои искренние соболезнования! В выходной день, с утра – и на службе! Носом, извиняюсь, землю роете, желаете правды нам, простым людям, накопать…

– Благодарю за сочувствие. Я уже накопала полную сумку правды. Всего доброго.

Только зануды-стряпчего не хватало для полного счастья!

– Разумеется! Я вот, изволите видеть, тоже тружусь. Не покладая, так сказать… – въедливый, как клещ, стряпчий пристроился рядом. – Кстати, помните историю про Михаля Ловчика? Вора из Бадандена?!

– У которого тень с тремя руками и языком до пупа?

Анри прокляла свой собственный длинный язык, ибо стряпчий, не уловив иронии, возликовал.

– Ох, и память у вас, сударыня! Зверь-память! Я ведь понял: уж кто-кто, а вы оцените! Сами посудите: не успел Михаль на новую руку нарадоваться, как сморил его сон. Да такой крепкий, что приняли вора за мертвеца. Свезли на кладбище, начали хоронить. А он возьми и очнись!

Стряпчий смешно вытаращил глаза, сделавшись похож на сову, разбуженную средь бела дня. Они свернули за угол, и Фернан Тэрц затараторил быстро-быстро, опасаясь не успеть досказать:

– Могильщики врассыпную, дружки-воры с перепугу за колья схватились, за лопаты. Решили: поднятый! Насилу бедолага убедил, что живой. Серебро целовал, чеснока три головки без хлеба съел. На осину залез и повеситься обещал, в доказательство. Дружки и оттаяли. Правда, узнавать Михаля перестали. То имя забудут, то смотрят в упор: кто таков? Однажды прирезать хотели: доносчик, мол, Плешивого с Кулебякой ликторам сдал! А он ни сном, ни духом: что за Плешивый, что за Кулебяка, кто их сдал?! Пришлось из Бадандена ноги уносить. Говорят, в столицу подался…

В пол-уха слушая болтуна, Анри по привычке отмечала разные, на первый взгляд, малозначительные детали. Тень от ветки липы наискось рассекла крыльцо гостиницы. Солнечный зайчик из окна дома напротив мазнул по пестрому удоду, сидевшему на заборе. Облезлая кошка смотрела на удода внимательным, голодным взглядом. За углом скрипнула, тяжело захлопнувшись, невидимая отсюда дверь.

В сочетании с рассказом стряпчего все это говорило об одном.

– …и если власти вора в самое ближайшее время не поймают – быть большой беде! Вплоть до покушения на его величество и потрясения основ…

– Не быть.

Вигилла резко остановилась и посмотрела на стряпчего таким взглядом, что Тэрц отпрянул, делая знак от сглаза. Но сглаз был здесь ни при чем. Просто приметы сложились в четкую картину. Кто бы мог подумать?..

– Не понял, сударыня. Так быть или не быть?

– Никакого потрясения основ. Его величество может спать спокойно. Если этот ваш… как его… Ловчий Моше?.. не важно! Если он в Реттии, его в течение месяца арестует стража. А если он возникнет сегодня или завтра в окрестностях этого отеля, то не успеет трижды пропеть петух, как ваш Михель Ловкач окажется в кутузке. Это я вам говорю, как эксперт по мантике. Порадуйтесь за государство. До свиданья.

Любоваться озадаченным лицом стряпчего Анри раздумала, прямиком двинув к заждавшемуся Гиббусу. Лошак нервничал: фыркал, долбил брусчатку копытом. Дверь гостиницы была распахнута настежь, и глаза лошака неотрывно сверлили что-то, находящееся внутри.

Ну-ка, кто прячется в «Приюте героев»?

В холле у конторки расписывалась в книге гостья. Жгучая брюнетка в модном платье цвета «гиацин-виолетт», с мантильей анхуэсского покроя. У ног брюнетки громоздился багаж: пара скромных баулов и шляпная коробка. Рядом с багажом сидел, охраняя, мордастый пес.

Анри моргнула, но дама с собачкой никуда не исчезли.

В особенности – собачка.

Крупный кобель породы са-пэй.

"Голова – груша или дыня, тяжела и кругла у основания.

Ухо – раковина морского моллюска а-ах; невелико и плотно.

Нос – мотылек син-синдриль, широк и туп.

Задние лапы – «опора водяного жеребца»; мощны, толсты и прямы.

Передние лапы – «угроза синего дракона»; раставлены широко, прославляя грудь исполина.

Спина – «панцирь креветки»; сильна и гибка, без провалов за холкой…"

Трактат «Са-пэй: страж гробниц», раздел «Чистота крови».

В свитках «Похождений, увитых славой» говорится, что первого са-пэя вывел Лучший-из-Людей, персонаж верований южных и центральных областей Ла-Ланга. Нарядив вскормленную волчьим молоком овчарку в шкуру, снятую с бегемотихи, Лучший-из-Людей волшебным способом обманул Деда Рек, мистического гиппопотама, подсунув ему собаку вместо Большой Берты, любимой жены Деда. Родившегося таким образом пса-великана герой свёл с наполовину живой, наполовину каменной статуей Суки Талелы, охранявшей вход в преисподнюю, дабы злые духи и неприкаянные души не могли вырваться наружу.

Получив в итоге двух щенков, Лю и Мэйнян, сражавшихся бок-о-бок с хозяином против якшей-людоедов в горах Ой-Вэй и защищавших тыл Лучшего-из-Людей в баталиях с Мертвыми Носильщиками Риса.

Многочисленный помет Лю и Мэйнян дал начало породе са-пэй.

От овчарки эти собаки взяли преданность и отвагу, от Деда Рек – силу и спокойствие духа, а от Суки Талелы – взгляд, проницающий завесы, и дар разить неуязвимых. Шкура в складках осталась им на память про обман, при помощи которого они появились на свет.

Впрочем, это дела давние и спорные. По сей день неизвестно, какая половина у статуи Суки Талелы была живой, а какая – высечена резчиком У из пористого мрамора, из-за чего способность Талелы к деторождению подвергается сомнению мудрецами Вербной Академии.

Несомненно другое: если во время похорон родственники или односельчане умершего имели подозрение, что труп, накопив в земле жизненную энергию, однажды может самовольно встать для подвигов – в могилу клали статуэтку са-пэя, дабы охранял. Позднее обычай распространился повсеместно. Фигурки собак, сделанные из глины, фарфора и серебра, начали класть в склепы и усыпальницы, чтобы прахом не сумел воспользоваться коварный некромант или заклинатель.

А живого са-пэя мог позволить себе редкий счастливчик.

"Язык – небо летней ночи, с пятнами тумана.

Анус – взор аскета, уставленный в небо.

Хвост – коврижка, поданная голодному милосердным.

Пясть – головка чеснока; толста, тверда, пальцы отходят в стороны, подобно долькам.

Нёбо – черепица, велика и кругла.

Морда – старик-отшельник, весь в морщинах…"

Трактат «Са-пэй: страж гробниц», раздел «Чистота крови».

В Реттии о са-пэях знали мало.