Светлана Прокопчик - КРЕСТ

Отец хмурился, мать часто крестилась. В глазах Карла Оттар увидел гнев. Хороший гнев, праведный. И от Тыряни перешел к делам родного поместья:

— В Вешняках старосту вздернули.

Повисло нехорошее молчание. Оттар не поверил ощущениям, напрягся всем телом. Отец сидел, подавшись вперед, и сверлил взглядом притихшую мать.

— Кто? — выдохнул отец.

— Эрик. Мы проезжали днем сегодня, а там воровство всплыло. Теперь Костан старостой. Ну, это к лучшему, он воровать не станет.

— А зерно? Зерно нашли?

Оттар медленно выпрямился. Посмотрел еще раз на отца — тот почуял неладное, потянулся будто бы лодыжку почесать. А мать губы поджала, проворчала что-то с явным укором. Даже слезу подпустила, так обидела ее сыновняя тяга к справедливости.

— Нашли, — вымолвил Оттар. — А я понял, отчего ты, батя, благоволил к тому вору… Значит, ты опустился до сделок с ворами? Значит, мой отец — вор? И ворует не где-то, а у собственных рабов? Исподтишка?

— Оттар! — взвизгнула мать. — Как ты смеешь отцу дерзить! Да если б он не брал долю со старосты, мы б тебе коня не купили, да и камзольчик, который ты к празднику надеваешь, он тоже с тех денег куплен! У нас еще Карл растет, ему тоже нужно! Где нам столько денег взять?!

Оттар встал. Глубоко вздохнул.

— Лучше жить нищим, чем вором. И ноги моей в этом доме больше не будет. Коня и одежду я здесь оставлю. Я не прикоснусь к награбленному. Карл хочет — пусть пользуется. А про меня забудьте.

И ушел, хлопнув дверью. Ночевал на сеновале у хуторянина Станислава, в миле от отчего дома. А утром, дождавшись на дороге Эрика, пешком отправился с ним в Найнор.

Когда зубчатые стены княжеской цитадели показались в виду, хлынул дождь.

***

На Журавлином хуторе завелась нечисть. Оттуда пришел крестьянин, перепуганный, рассказал, что по ночам в лесу хохот и гиканье, а утром поленницы раскатаны, изгороди поломаны… На скот нападают. Коров не пасут, холодно ведь, так которое уже утро хозяйки встают — а коровы выдоены! Пять овец пропало. Прямо из дома. Собаки, как стемнеет, лаять перестают вовсе. Один мужик ночью во двор по нужде вышел — и забыл, что сделать хотел: все цепные кобели лежали кверху брюхом да храпели! И как избавиться от такой напасти, никто не знал. Уж и святой водой кропили, и молитвы читали — ну ничего не помогает. Не иначе, священника посильней звать надо.

Оттар вспомнил, что Вальтер дал ему заветные слова. Решил съездить, попробовать: а вдруг удастся нечистую силу отогнать? Выйдет тогда даже от адовых служителей польза. Словом, взял на конюшне мерина и поехал. От Найнора, где он жил после ссоры с родителями, до хутора было три часа. К закату Оттар добрался до места.

Крестьянам сказал, что будет их охранять, он же рыцарь, а рыцарей вся нечисть боится. Местные в его удачу не особо уверовали, но постелили Оттару в крайнем доме. Он ничейный был, домишко-развалюха, хозяин помер лет пять назад. Так-то его уже почти растащили на разные нужды, но переночевать в хорошую погоду можно было. И говорили, что как раз вокруг этого дома по ночам хохот и пляски нечисти и происходят. Не иначе, как прежний жилец, до того, как на погост переселился, близкое знакомство с нелюдьми водил.

Свечу Оттар не зажигал, сел на крылечко, на небо засмотрелся. Осенние звезды яркие, мигают себе с небесной тверди… От опушки донесся приглушенный хохот. Оттар сразу понял, что не человек: хохот больше на уханье филина походил, только и не птичий голос это был. Встал, направился к лесу.

На опушке постоял. В лесу действительно творилось неладное: треск, шум, пересмешки, топот. Оттар глянул на луну — ясно, полнолуние. И двинулся вглубь по тропинке.

Он не сделал и сотни шагов, как путь ему преградила фигура в два человеческих роста, широкая, с руками до земли. Глазки у нечистого сверкали красным. И раньше, чем тот напал, Оттар произнес громко и четко:

— Хаве Багацале.

Нечистый дух постоял еще, потом повернулся спиной и кинулся наутек. Оттар засмеялся, но, как выяснилось, рано. Потому что нечистый, отбежав на безопасное расстояние, засвистел, заулюлюкал на весь лес. И завопил вполне человечьим голосом:

— Он с Устааном знается!

А лес хором отозвался:

— Гнать проклятого! Гнать предателя!

В Оттара полетели шишки, камни, сучья. Он едва успевал закрывать голову, улепетывая, а под ноги ему совали палки. Иногда падал, поскользнувшись, один раз ему в лицо кинули дохлую лягушку. А по спине больно колотили шишки, которыми швырялась разгневанная нечисть.

На опушке они отстали, и Оттар сумел беспрепятственно добраться до хибары, закрыться изнутри. Он ничего не понимал. Как же так, это ведь нечисть! Явно нечисть… Почему тогда она так себя ведет?!

В дверь и в стены забарабанили, со всех сторон заскрипели старые бревна. С ужасом Оттар понял, что они сейчас раскатят хибару и все равно до него доберутся. Метнулся к оружию, ухватил шпагу, заорал:

— Живым не дамся!

В ответ — хохот. С потолка посыпалась труха, там кто-то отчаянно царапался в доски. Из-под ног тоже доносилось шуршание. В дымоходе пыхтела застрявшая нечисть… Вылетел ставень, и в окно втиснулась ужасающая морда — наполовину медвежья, наполовину человечья. Морда скалила клыки в палец величиной и щелкала ими так, что искры летели. Оттар ткнул в нее шпагой, но руку повело в сторону, и клинок воткнулся в стену. Сколько он ни пытался, вытащить его не удалось.

Тощая дверь затряслась под градом богатырских ударов, Оттар попятился к печке-развалюхе. Отступал до тех пор, покуда не уперся в нее лопатками. И в тот же миг деревянный засов разлетелся в щепу, а дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. На пороге возник давешний лесной великан, только уже с дубиной на плече. Ею он стукнул об пол, как посохом, пол задрожал и застонал. И вместе с ним тоненько закричал Оттар:

— И-и-и…

Великан хохотнул и, перехватив дубину, шагнул в избу. Оттар закрыл глаза: все, конец бесславной жизни. Но снаружи послышался цокот копыт, и чей-то громовой голос перекрыл весь гам:

— Пр-р-рекратить!

Великан ойкнул, присел, заметался по избушке. С трудом — так перепугался — отыскал дверь, вывалился в нее, и на дворе столкнулся с приехавшим.

— Озверели совсем? — осведомился тот.

Оттар узнал голос отца Франциска. Да если бы и не узнал — великан заискивающе затараторил:

— Отец Франциск, да мы ж ничего дурного…

— Как ничего дурного?! — гневно воскликнул священник. — Я за милю ваши вопли услыхал! О ваших выходках все княжество судачит! Совсем изворовались! А ну перекрестись!

Оттар подкрался к двери. В лунном свете было видно маленького, но гордо выпрямившегося отца Франциска, спрыгнувшего со спины высокого жеребца, и ссутулившегося великана. Тот отнекивался и креститься не хотел.