Светлана Кобелева - История Стража: кинжал Судьбы

Наконец, закончив думать о чем-то своем, он с мрачным видом поднял розу и протянул её мне со словами: "Ты изучаешь магию земли?"

— Пытаюсь, — с болезненной иронией ответила я.

— У тебя неплохо получается. Достойно мастера, — угрюмо заметил он, направляясь к двери.

— Кетан!

— Это всё странно, виэль Катарина.

И дверь за ним захлопнулась. Встав с кровати, я прошла к столу, взяла куртку и повесила её на стул. Тем временем поправила рубашку и подобрала цветок. Кинув розу на стол, долго смотрела на нее, затем коснулась её лепестков, которые были бархатными на ощупь как кожа Риваола. От этой мысли у меня снова задрожали руки. Я попыталась изгнать эту мысль из головы, но ничего не вышло. Блаженное тепло прокатилось по телу, но воспоминание о только что посетившем меня Кетане и его уходе остудило как холодный дождь. Я разозлилась на саму себя за то, что меня захватило чувство вины, хотя у нас с Кетаном ничего не было… Ничего не могло быть. Но чувство вины не проходило, а наоборот усилилось. Мне захотелось объяснить Кетану, что между мной и Риваолом ничего не было. Я уже было двинулась в попытке осуществить свое желание, когда вернувшаяся мысль о Риваоле заставила меня остановиться. То, что между мной и красным мастером ничего не случилось — не моя заслуга, а Риваола. С одной стороны мне хотелось чего-то большего, чем холодное приветствие с Кетаном, но с другой — я желала быть в объятиях Риваола. Поняв, что запуталась в своих желаниях, я присела на кровать и запустила руки в волосы. Через некоторое время, бросив бесплодные попытки разобраться в своих чувствах, исполненная безысходности я подошла к столу и сожгла розу, покоившуюся на нем. От огня на поверхности остался темный след, но это не привлекло моего внимания. Я уже спешила на улицу, на ходу одевая куртку. Ветерок нежно пригладил волосы и скользнул под одежду, охлаждая меня. Оглянувшись, заметила, что ученики уже спешили на занятия. На деревьях появились первые светло-зеленые листочки. От их созерцания меня отвлекло покашливание. Обернувшись на этот звук, я увидела Ириона.

— Простите мне, виэль Катарина, что засомневался в вас вчера.

Улыбнувшись ему в ответ, я покачала головой:

— Вам не за что просить прощения, вирт Ирион, вы не выступали против меня в Суде.

Его лицо резко стало серьезным.

— Это я должен был выступать против вас, но мне были даны другие поручения — меня заменил Кетан. Но он не стал бы, поверьте, если б не стечения обстоятельств.

— Не стоит пытаться оправдать его в моих глазах. Меня это не касается.

Я принялась изучать почву под ногами, потом медленно подняла взгляд на Ириона и, пытаясь увести разговор от неприятной темы, спросила: "Вы направляетесь к Ристалищу?". Снисходительно взглянув на меня, черный мастер ответил, что как раз туда он следовал — занятия уже начались, а затем предложил составить ему компанию. Ведя разговор об эффективных приемах атаки, мы достигли своей цели. В процессе тренировки я не заметила, как наступило время обеда. Я решила не возвращаться в свою келью — там меня ждал обед наедине. Протерев вспотевший лоб, я уселась на землю и посмотрела в сторону Ириона, который с удивительным спокойствием не первый раз пытался объяснить что-то альвийке в зеленом облачении. Сзади кто-то тихо подошел. Я подняла голову и увидела Кетана. Лицо его было сосредоточенным и выражало лишь холодное любопытство. Вскочив на ноги, я резко поприветствовала его, и сделала шаг вперед, желая пройти мимо, но оступилась. Кетан поддержал меня как в первый раз. От его сильных рук исходило тепло и надежность. Я не могла не улыбнуться, и на мгновенье мне показалось, что он ответил мне своей ироничной улыбкой, но это лишь показалось. Он отстранил меня и шагнул назад. Голос его был холоден:

— Виэль Катарина, проследуйте, пожалуйста, за мной в кузницу. Пришло ваше время обрести меч Посвященного.

Склонив голову в знак согласия, я последовала за ним. Во время нашего пути я делала попытки заговорить с ним, но его ответы были предельно кратки и я бросила свои попытки, принявшись молча наблюдать за тем, как весенний ветерок теребит его волосы, как непослушные пряди падают на лоб и он смахивает их нетерпеливым движением руки.

— Вирт Кетан…

Он остановился, уловив в голосе нотки просьбы.

— Кетан… Я узнала что альвы — дети Арикона, нортландцы, мори, ворги — дети трех темных богов, а люди под покровительством светлых…

— И?

— Кто породил тангерийцев?

Кетан оцепенел и медленно повернулся ко мне лицом.

— Почему вы спрашиваете об этом меня?

Смутившись, я попыталась оправдаться

— Прости, Кетан, мне не хотелось напоминать тебе о твоем происхождении — в неконтролируемом порыве я дотронулась до его руки.

Убрав руку, он произнес:

— Я об этом даже не задумывался, но если вам угодно — могу рассказать. Мир жил своей жизнью — образовывались, объединялись и вновь разрушались государства. Неизменным оставалось лишь королевство альвов, населенное этими прекрасными созданиями. Арикон на славу постарался — они были так прекрасны, что привлекли внимание одного из темных богов — Ворфа, покровителя сна и смерти. Говорят, он прекрасен своей собственной красотой, которая может вызывать страх или же восхищение — как пожелает её обладатель.

— Ты видел его?

— Нет… и вряд ли когда-нибудь увижу. Боги уже давно не показываются среди нас. Но тогда были иные времена, изредка их можно было заметить среди жителей этого мира. Теперь это кажется невозможным. Ворф возжелал Анхиель — дочь правителя. Она была прекрасна — вечно юная с огненно-рыжими вьющимися волосами, изумрудными глазами и нежной персиковой кожей, а улыбка её могла осветить хмурый день.

Он улыбнулся, и я невольно залюбовалась им, забыв даже о рассказе.

— Анхиель во сне стал являться Ворф. Он завораживал её своей темной красотой: высокий, с кожей темнее ночи и резко контрастирующими с ней серебристыми волосами, спадавшими на плечи. За спиной у него были огромные черные крылья. Он дразнил её воображение, подвигая следовать своей запретной слабости. Каждая ночь была исполнена страсти. Он любил её тело, душу и она отвечала ему взаимностью. Но однажды это прекратилось…

Наступила тишина, которую я не посмела нарушить, ожидая продолжения.

— Анхиель была лишена чести для окружающих, но это её не волновало — она с надеждой ждала каждой следующей ночи. Проходили дни, и вскоре она обнаружила, что зачала ребенка. Он стал горьким напоминанием о любви. Анхиель не желала его — но не могла отказаться — что-то её сдерживало. Может, это была проснувшаяся в ней материнская любовь? Кто знает. Гилдран — её отец, правитель королевства, был против дитя, но тоже не мог ничего сделать, чтоб заставить дочь избавиться от него. А изгнать — у него не хватало сил осуществить столь жестокий приговор. Так Анхиель осталась со своим народом. Было б лучше, если б король все-таки изгнал их.