Елена Величка - Ушедший в бездну

В замке гостили около двух недель. Конрад и Феррара жили в разных комнатах и виделись редко. После пережитого потрясения Конрад нуждался в одиночестве. На его совести были две человеческие жизни (о гибели своей свиты он не знал), а он горевал об утонувшей лошади, словно о человеке. Она снилась ему. Он плакал навзрыд, представляя, как она отчаянно билась, прикованная к тяжёлой громоздкой повозке, увлекаемой потоком. О людях, погибших в деревне, он старался не думать. Его ужасало то, что он мог разделить их участь, если бы Феррара не послушался его и протянул бы с отъездом.

Кроме управляющего и его жены — милой и заботливой пожилой дамы, в замке жило несколько слуг, конюх и кухарка. Хозяин много лет не наведывался в имение. Замок ветшал. Пригодных для жилья помещений в нём оставалось мало. Основная часть здания давно пришла в запустение.

В комнате Конрада было сыро и пахло плесенью. По ночам его будил шорох и писк мышей. Зато из окна открывался прекрасный вид на снежные вершины Альп. Глядя на безмолвные горы, он разговаривал с матерью. Обстановка располагала к общению с потусторонним миром. В тишине умирающего замка голос матери был слышен почти как наяву. Она наклонялась к сыну. Он ощущал воздушное прикосновение её ладоней, тепло её пушистых волос, касающихся его щеки. Она утешала его. Стоит ли переживать из-за гибели животного, чья жизнь коротка и безрадостна?

— Нет ничего вечного, кроме Творца, — сказала мать во время одной из долгих бесед, которые они вели теперь ежедневно.

— Но ведь ты бессмертна, — возразил Конрад.

Она улыбнулась. В её глазах полыхнул синий огонь.

— Я не вечна, хотя моя жизнь неизмеримо дольше человеческой, — сказала она.

Не веря в то, что услышал, он переспросил.

— Я не вечна, — повторила мать, — так же как и ты. Но я бессмертна, потому что там, где я нахожусь, нет смерти, только изменение облика, преображение, не стирающее памяти. Мой образ меняется, но я остаюсь собой.

Конраду было трудно представить различие между вечным существованием и бессмертием. Смысл слов матери ускользал от него. Видя её яснее, чем прежде, и имея возможность общаться с ней в любое время днём и ночью, он начал осознавать, что сияние её волос и белизна одежды — свет, мерцающий ему из таких глубин, откуда нет возврата. Демон. Конрад впервые мысленно назвал её так и примирился со своей участью. Есть люди, изначально обречённые на ад. Он был одним из них. Так вышло помимо его воли, но он не согласился бы изменить назначенное ему, даже если бы мог. Он любил своего демона, как никогда не любил никого на земле.

Тем временем работники привели в порядок карету, и Феррара решил, что пора продолжить путь. Его люди достаточно отдохнули, а каждый день пребывания в замке обходился ему слишком дорого.

Перед самым отъездом мать сказала Конраду:

— Будь осторожен с Феррарой. Не доверяй ему безоглядно. Он мой, но его дух слишком дерзок и своеволен, чтобы подчиняться мне полностью. Феррара умнее Герхарда и Мирослава. С ним тебе будет лучше, чем с кем-либо из них. Это я устроила так, что ему пришлось взять тебя с собой.

Обивку кареты очистили и высушили, но на тёмном узоре были заметны разводы, оставленные водой. Занавески, оборванные Дингером во время наводнения, заменили другими из плотной грубой ткани. Слуги Феррары ехали теперь в карете вместе со своим господином. Вчетвером было тесно и душно, но, несмотря на эти неудобства, Конрад не жалел о том, что вынужденный отдых в замке длился недолго. За год, проведённый в дороге, он привык к постоянной перемене мест, чужим домам и людям, тряске, грохоту, пыли, запаху конского и человеческого пота, подъёмам затемно и прочим прелестям кочевой жизни. Чтобы не терять времени даром, Феррара возобновил с ним уроки голландского. Целыми днями они беседовали на этом языке, который знали и слуги, так что иногда в карете возникал оживлённый разговор.

После наводнения наёмники притихли, и Ферраре стало легче ладить с ними. На привалах и во время остановок на ночлег в отряде царили мир и спокойствие. Ничто не предвещало беду…

…День начался обычно: встали до рассвета, выехали с первыми проблесками зари. Не спешили. По извилистой горной дороге двигались ленивой трусцой. Внезапно позади кареты раздались вопли ярости, брань, шум падения и топот скачущего во весь опор всадника. Конрад насторожился: ему почудился голос Дингера.

— Ублюдки передрались, — пробормотал Феррара и, приоткрыв дверцу, крикнул форейтору: — Останови!

Слуга-грек перекрестился. Итальянец бросил ехидный взгляд на Конрада:

— Хасан с кем-то повздорил.

Карета остановилась, и Феррара, схватив шпагу, выскочил наружу. Конрад и слуги последовали за ним. В утренних сумерках они увидели Хасана и Дингера, стоящих друг перед другом на краю обрыва. В руке турка блестел кинжал, австриец был вооружён тесаком. Лошади, оставшиеся без наездников, отбежали от дороги. Гнедую один из наёмников поймал за повод, но к свирепому Султану никто не решился приблизиться. Чёрный как ворон конь Дингера стоял поодаль, фыркая и встряхивая гривой.

Наёмники молча окружили дерущихся. Никто не сочувствовал никому из противников. Никто не пытался удержать их. Схватка волновала наблюдателей не больше, чем драка бродячих собак.

Рука Феррары тяжело легла на плечо Конрада.

— Не вмешивайтесь, ваша светлость, — тихо предупредил ювелир. — Поздно и бессмысленно. Они не остановятся.

Конрад знал, что это правда. Он стиснул зубы, чтобы сдержать крик отчаяния. Потерять Дингера и остаться одному среди чужих, не внушающих доверия людей в незнакомой стране было для него страшнее, чем погибнуть в бурном потоке. Чувствуя себя одиноким и бессильным, он забыл о тех, кто незримо сопровождал его, не покидая ни днём, ни ночью. Его страстное желание убить Хасана они восприняли как приказ.

Противники двинулись друг на друга. Внезапно Хасан споткнулся, словно под ноги ему подкатилось бревно, и упал прямо на Дингера, с размаху напоровшись на его клинок. Крик боли и возгласы изумления разбудили в горах бешеное эхо. Феррара приблизился к раненому, наклонился над ним и отнял у него кинжал. Дингер отошёл и вытер окровавленный тесак пучком травы. Наёмники оживлённо болтали, обсуждая драку.

Конрад отвернулся и медленно побрёл к карете. Беда, которая только что угрожала ему, отступила, оставив в его душе болезненный след. Тёмной волной поднялась давно забытая неприязнь к Ферраре.

В полумраке кареты Конрад немного успокоился. Для ненависти к ювелиру у него не было причин. Скорее уж Ферраре следовало сердиться из-за потери наёмника. Но пока Хасан оставался в живых, опасность для Дингера не миновала. Не стоило надеяться, что хвастливый и глупый австриец сообразит при случае перерезать горло раненому, а значит, сделать это предстояло Конраду. Он не боялся того, что задумал. Хозяин обязан защищать своих слуг. В ярости он ударил кулаком по краю сидения. Чёртов Дингер! Надо же было ему затеять драку!