Дмитрий Емец - У входа нет выхода

Даня шел и считал комнаты. Они были по обе стороны коридора. Обычные деревянные двери, пахнут свежей краской. Кузепыч смотрел на них и надувался от удовольствия. Коридор завершался маленьким залом. К стене крепился турник. Тут же стояли теннисный стол и скамья для жима лежа. Пока Сашка искал глазами штангу, что-то загрохотало. Послышалось звяканье блинов, птичий крик, и Сашка понял, что штанга нашла Влада Ганича раньше, чем он ее.

Дружелюбно, точно деревенский мужик приставучую псину, Кузепыч толкнул гриф ногой, и тот, ворчливо позванивая, укатился в угол. А Кузепыч уже стоял у крайней двери и подыскивал нужный ключ.

– Повезло вам: комната рядом с холлом. Всегда видно, когда стол свободен. Правда, в душ далеко бегать и мячик по мозгам стучать будет. На каждый из плюсОв есть один из минусОв.

Замок щелкнул, и Кузепыч, не вовремя налегший на дверь плечом, провалился в комнату. Сашка увидел деревянные кровати в два яруса и большой стол.

– Размещайтесь! – Кузепыч, отдуваясь, забросил матрас на одну из кроватей.

Над Сашкиной головой пролетела здоровенная сумка.

– Я наверху у окна! Забито! – заорал Макар.

Даня улегся на кровать и вытянул ноги.

– Ну вот! Очередное прокрустово ложе в царстве лилипутов!

Кузепыч поразмыслил над выражением «прокрустово ложе», сурово пошевелил бровями и напомнил, что в ШНыре не выражаются.

Макар, имевший привычку проверять всех новых людей на «слабину», соскочил со второго яруса.

– Слышь, отец! Курить где? – по-свойски спросил он у Кузепыча, хлопая себя по карману. «Отец» посмотрел на Макара и внезапно вдвинул его в стену животом.

– Эй, вы ча? Убьете человека! – пискнул Макар, пытаясь спастись от каменного Кузепычева брюха. – Здоровья моего не жалко?

Кузепыч кинул на Макара взгляд, в котором ясно читалось, что здоровье Макара для него, конечно, ценность, но не такая, как два кило шурупов.

– Ужин через час! С вами – все! – клешня Кузепыча сделала рубящее движение. Он вышел из комнаты.

Влад Ганич бережно снял пиджачок и мучительно поискал глазами, где бы его разместить.

– И как он тебе? – вкрадчиво спросил он у Макара, желая спровоцировать того на осуждение.

Странно, но мнение Макара оказалось на удивление лояльным. Он любил тех, кто умел поставить его на место.

– А ча, нормальный мужик! Хоть отжиматься не заставляет!

В коридоре запыхтели, и в комнату снова просунулось круглое лицо Кузепыча.

– Забыл предупредить! На вашем месте сегодня ночью я закрыл бы двери! И кроватью бы придвинул!

– Зачем? – спросил Влад.

Кузепыч сурово подвигал красной пяткой, заменявшей ему подбородок, и, ничего не объясняя, скрылся.

Девчонок Кузепыч заселил мгновенно. Чувствовалось, что даже самое короткое пребывание в женском обществе его напрягает.

– Разбирайтесь… уф! сами!.. уф!… где чего! – фыркнул он, как морж.

С вещами разобрались рекордно быстро, поскольку вещей ни у кого не было. Но даже с этим минимумом некоторые ухитрились неплохо устроиться. Лена взбила подушку, пришпилила кнопкой к стене фотографию. Что-то подправила, где-то добавила. Вроде ничего и не сделала, а сразу стало по-домашнему.

Алиса забралась на верхний ярус. На спинке кровати она обнаружила три раза по семь зарубок. Видимо, кто-то изнывал и считал дни. Непонятно, отчего дальше он прекратил делать зарубки. То ли привык, то ли вылетел, то ли его съел сердитый Кузепыч, обнаруживший порчу казенной мебели.

Фреда уставилась на верхнюю кровать, на которой кто-то оборудовал себе ложе с балдахином.

– Тут обитает местная грымза! Сперла все одеяла! – с негодованием заявила она.

Рина молча сдернула одеяла и раздала их. Голая электрическая лампочка, жалобно провиснув, болталась на проводе.

– Думаешь, стоит? Грымза будет качать права! – сказала Фреда.

– Не будет, – пообещала Рина. – Это хорошая грымза. Правда, сейчас ей хочется всех поубивать.

Целое лето Рина была единственной хозяйкой комнаты, а теперь тут целая орда. Ходит, все трогает, сгоняет вещи с насиженных мест. Для Рины это было невыносимо. В ее теле всегда жил собственнический дух. Когда-то, возвращаясь из школы, Рина как кошка обегала все комнаты, чтобы убедиться, что нигде не произошло никаких изменений.

Лара села на кровать и энергично вытряхнула на одеяло содержимое сумочки. Вагон косметики, расческа-растопырка, ключи с сердечком. Десятка два скомканных бумажек с телефонами и офисные визитки, которые ей насовали в надежде, что она позвонит. Самым умилительным предметом оказался детский шерстяной носок с завязками.

– Это чей? – спросила Лена.

– Где? А-а! Эвелины!

– Сестры?

– Младшей.

Лена улыбнулась.

– Специально таскаешь?

– Делать мне нечего! Линка из коляски выбрасывает, а я потом по лестнице иду и подбираю, – в голосе у Лары саможаление смешалось с родовой гордостью. Вон, мол, какие мы нравные и швырючие. Знай наших!

Правда, сентиментальности у Лары хватило ненадолго. Когда человек вытряхивает сумку, он обычно настроен по-деловому. Сердце у него на консервации.

– Ну вот, даже лака для ногтей нет!!! Я не смогу тут месяц торчать! Я сдохну! – стонала она, совершая головокружительные перескоки с предмета на предмет. – Мужики какие-то непонятные! Орут! Отжиматься заставляют. И че я лак не взяла?.. Не, все-таки взяла! Ну как чувствовала!.. И чего им от нас надо? Удобства в коридоре!.. Раковина треснутая!

– Заглохни! – Фреда неожиданно пнула ножку кровати, на которой сидела Лара.

Та захлопала ресницами.

– Больная?

– Ну и больная! А что? – с вызовом признала Фреда.

Лара ее дико раздражала, до крайности, хотя они и знакомы-то всего несколько часов. Красивая, ухоженная, влюбленная в свое тело Лара носила себя по жизни как фарфоровую статуэтку и даром получала то, что некрасивой Фреде приходилось выцарапывать и выгрызать.

Одно утешало Фреду: когда-нибудь Лара станет старая и страшная. Ум же у нее, Фреды, останется, и тогда посмотрим, кто лучше плавает в бензине с сигарой в зубах.

Но все же где-то в глубине сердца жил страх. Вдруг и тут глупая, но естественная Лара ее обскачет? Забудет свою красоту в магазине и поленится за ней возвращаться. Станет ездить по субботам на дачу, лечить мужа от радикулита и переживать, когда подгорит шарлотка. И чихать ей будет, что одинокая и злая Фреда бодает подушку выпуклым лбом. И снова воспаленный завистью мозг окажется в пролете с нераскрывшимся парашютом. Почему умные люди так часто несчастны? Может, потому, что злы? А раз так, чего стоит ум, если не может заставить себя подобреть?

Внезапно Фреда вспомнила про мобильник. Проверила и обнаружила, что связь есть. «Палок» (слава эрудиции Лары!) здесь было больше, чем в лесу. Вскоре обнаружилось, что звонить можно кому угодно и говорить обо всем, кроме того, где ты сейчас находишься. То есть сказать, конечно, можно, рот тебе никто не затыкает, но собеседник таинственным образом выдаст что-нибудь в духе: «Да отстань ты со своим постным маслом! Куплю я его! Не надоело двести раз повторять одно и то же?»