Оксана Демченко - Королевский маскарад

Лоэль даже смутился от решительности спутника в превознесении его талантов. Пока причин для гордости победами нет. И самих побед – тоже…

Он бежал ровно, присматривался к порывистому усердию ветра, слушал звучные толчки полозьев по свежим застругам снега. Ловил на варежку завитки поземки и чуть закручивал их, привыкая к поведению здешних ветров. Маг зимы обязан понимать ветер, это одно из важнейших умений.

Северный, он же вроде бы – нижний, силен и упорен. Он пропитан чистым неразбавленным морозом. И хотя, с точки зрения мага, зла в нем нет – опасен. Он порожден стужей – силой, противоположной жизни и теплу. Почти пугающе близкой к самой смерти. Оттого и голос у ветра сложный, многозвучный. Есть в нем могущество, есть и мягкий, почти ласковый, искус – обещание большого знания. Вот только идти за этим знанием следует так далеко, что обратный путь заметет, попробуй его найди да одолей. Обратный – от запретного смертным берега граничной реки в наш мир, мир живых…

Низовая пурга неотступно гнала сухой мелкий снег, жалящий лицо сквозь магический щит, подобно гнусу. Зудела в ушах, толкала в грудь, норовила сбить шапку. Лоэль бежал и усмехался: еще пара таких переходов – и он сам начнет верить в барусей. Может, их следов и нет в тенях. Но голоса духов стужи звучат в ее свистящем дыхании. И духи эти – пусть и не злые – обитают на самой грани той реки, которую люди Леснии в своих Ведах предназначили для раздела миров живых и мертвых. Слушать их неподготовленному – опасно.

Даже он, маг четвертого круга, то и дело встряхивал головой, отгоняя нудный шепот. Когда нюк лег на колья, когда крохотный костерок затрещал живым голосом тепла, Лоэль впервые ощутил, как важно в ледяной ночи иметь укрытие от холодных голосов и глаз. Охотник заметил, довольно кивнул.

– Вот, теперь уже не помрешь, однако. Умнеть начал, барусей узнал. Гонять их пора. Вот, раскричались!

– Как вчера, петь?

– Хорошо, – охотно согласился Дянгу.

– А хочешь, я мамину песенку напою? Есть у нее коротенькая, про весну. Она другая, и магии в ней нет, в обычном понимании.

Лоэль улыбнулся. У мамы все ее странные ведьминские стихи – не особенно в размер, слова чудны́е, да и рифма порой вызывает большие вопросы. Зато он точно помнит, как это пелось дома. И повторить может с тем же самым неуничтожимым убеждением королевы Сэльви: любую беду можно осилить. И жизнь, как ее ни сжигай стужами, одолеет зиму, выдержит, развернется в полную силу новых зеленых листьев, да еще и краше прежнего.

– Ну тепло шаманил, однако, – сообщил свое мнение Дянгу. – Лучше вчерашнего. В тот раз, как нидя пел, горлом брал, а сегодня душой пел. Даже баруси не будут злы, им на то сил не хватит. Спи теперь. Завтра бежим, и еще два перехода, быстро. Там бангай берем – и в род старого Кэлху аргишим.

Планы кайга исполнились весьма точно. Охотник был опытным человеком. Он точно знал дорогу, хотя разве тут ее можно различить? И вел безошибочный учет переходам, которыми и измерял расстояние.

Единственное, чего он не мог учесть, это поведения и планов других людей. Само собой, отсутствие шамана в племени, где им следовало отдыхать, было истолковано как очередные происки коварных барусей. Лоэль спорить не стал – осознал: вызвали опытного знахаря к больному, и тот ушел вовремя, наверняка успеет и поможет. Что тут плохого? А «беда» – она с каждым переходом ближе, куда она денется! Разговоров о странной проблеме оба путника так привыкли избегать, что это казалось вполне правильно и нормально.

Бангай – ездовые олени, самые сильные и выносливые, – были получены без малейших проблем.

И снова путники поехали, точнее, «стали аргишить», важно поправил Дянгу, к стойбищу вождя Кэлху. Зима наступала решительно, укорачивая день с каждым восходом, приучая стужу уже не хрустеть, а сухо скрипеть снегом. Лоэль приметил, что сам снег изменился, и выучил еще несколько его имен. Еще он увидел первое сияние ночи, радужно расцвечивающее темное небо.

Эльф по природе вынослив, он быстро привыкает к необычным условиям жизни. Холода не донимали болью в горле, не портили голос. Принц подружился, насколько это возможно, со строгими ездовыми псами Дянгу. Охотник пару раз даже взгрустнул: того и гляди, признают дома его упряжку лучшей, подарят шаману. А как отказать, беда-то общая… И, смирив огорчение от весьма вероятной потери, стал учить Лоэля управлять псами, кормить их, обихаживать, запрягать. Попадут в чужие руки, так уж к умелому шаману, который их не погубит. И сам не погибнет. Упряжка – она ведь еще и стая, с ней надо уметь ладить.

Несостоявшийся отдых у шамана ускорил прибытие в род кайга. Гостя заметили издали, и, когда олени и собаки замерли у чумов, старый вождь уже стоял и ждал, обряженный в парадную расшитую парку. Очередная ночь, уже почти не прерываемая неприметным, тусклым и коротким, проблеском солнца, спустилась час назад. Все злее и упорнее задувал нижний ветер, обещая к утру небывалый мороз при чистом, хрустальном черном небе.

– Привел? – уточнил вождь, выслушав Дянгу, дав время пошуметь местному шаману, назвавшись. – Точно настоящий нидя, сильный?

– Однако, очень, – важно кивнул охотник. – Мало-мало знает зиму, но шел хорошо, и баруси его опасаются. Песни знает, шепот знает, стужу стращает.

– Хорошо! – решил вождь. – Ну Элло, новый чум тебе даю, на верхней стороне, хороший чум. Отдыхай. Силы надо копить, большой путь вы прошли, очень длинный. Жену тебе даю – Сигэ, мою дочь, бери. И вторую женщину даю, чтобы не угас очаг, чтобы стужа не добралась до тебя. Тоже хорошая девка, Сыру. Иди, они будут варить мясо, шить одежду и греть тебя. Завтра отдыхай, а потом будем говорить. Шаман Тимынтэ начнет петь, прогонит зло, и станет можно все сказать. Ну иди.

Лоэль важно поклонился, как научил его Дянгу. Сказал слова благодарности, смущенно оглядев «жен». Обе – молоденькие, симпатичные, усердно глядящие в снег у своих ног. Названная Сыру иногда нечаянно прикусывала уголок губы, дочь вождя вела себя побойчее, разглядывая из-под ресниц «мужа». Еще бы! Для местных он совершенно необычный, и лицо не плоское, и волосы светлые, и глаза непривычно серые, крупные, иначе разрезанные. Дома Лоэль считался довольно рослым, здесь выглядел самым высоким, прямо-таки великаном.

Женщины поклонились, Сигэ важно взяла повод оленя. Сыру пристроилась с другой стороны, вцепившись в тот же ремень. Признали «мужа» и берегут его имущество. Что есть у кайга важнее в жизни, чем его олени? В них все богатство, в них – сама жизнь…

Вежливые хозяева стойбища не пошли следом за гостем, так велел вождь. Чужой человек пока устал и должен отдыхать. Зато охотник – он свой, его можно и нужно толком расспросить. В большой общинный дом вошли все важные люди. Старики, шаман с помощниками, главы семей.