Татьяна Апраксина - Реальность сердца

— А вот бывший регент смог. Потому и позаботился о средствах предупредить мор, посодействовать морякам и о многом другом, — ядовито улыбнулся Руи. — И передал их ровно в те руки, которые знают, что с этим делать. Изумительно, верно?

— Тогда зачем ты закрыл проход?! — поднялся Реми. — А если всех этих средств не хватит? Если нам понадобится еще что-то?

— Вот затем, друг мой. Именно затем, чтобы ни у кого из нас не возникло соблазна сыграть в предложенную Скорингом игру. Саннио вздрогнул. По спине, по рукам пробежала холодная дрожь — словно на голову опрокинули ведро ледяной воды. Последние слова дяди были… хуже, чем ведро воды и хуже, чем топор палача. Наследник поднялся и, пока Фиор с Реми изумленно таращились на герцога Гоэллона, тихонько вышел вон. В коридоре он развернулся лицом к стене и прижался к ней лбом. Не было ни слов, ни сил двигаться, и все казалось нелепым — уехать прочь из столицы, куда глаза глядят, вернуться в кабинет и высказать герцогу Гоэллону в лицо все, что вскипало в душе… толку-то! Поздно, все уже сделано — и сделано такое, чему нет и не может быть никакого оправдания… Чья-то рука легла ему на плечо. Саннио передернулся, думая только об одном — пусть это будет не дядя, иначе случится что-то слишком дурное, невозможное; но это оказался Альдинг.

— Вы должны вернуться, — тихо сказал он.

— Я не могу! — развернулся юноша, оказываясь с бароном Литто лицом к лицу. На губах было солоно — слезы, кровь?.. — Я просто не могу!!!

— Вы должны! — та снежная бледность, что заливала лицо Альдинга, была Саннио знакома по давешнему разговору в подвале, и это воспоминание клином вышибло все, что терзало младшего Гоэллона. «Вы будете видеть во сне будущее, но изменить сможете лишь немногое. Лишь в тот момент, когда наяву поймете, что видели во сне то, что происходит, и знаете, что будет через миг. Миг, мгновение, меньше чем удар сердца — вот все, что у вас будет на осознание и решение…»

— Альдинг, вы это видели?..

— Да. Вернитесь, прошу вас… умоляю! Вернитесь и выслушайте.

Приглашение оказалось неожиданным; да и получено оно было слишком поздно — Кларисса воспользовалась небольшой передышкой в дожде и отправилась с девочками за город на прогулку. Когда она вернулась, ее поджидало письмо от наследника герцога Гоэллона. Еще не прочитав его, женщина подумала, что письмо предназначено не ей, а Фелиде, но адресовано старшей в доме, как того требуют правила приличия. Оказалось — ей; и видеть ее хотел Руи. Бедняжке Фелиде стеснительный юноша передавал витиеватый привет, но не более того. Кларисса быстро сменила платье, надела украшения и уложила волосы. Вдоволь нагулявшиеся девицы отказались от ужина и разбрелись по спальням, так что за них можно было не беспокоиться — да и то, обе были достаточно благоразумны, чтобы не вытворить чего-нибудь неподобающего; особенно скорийка, способная при необходимости унять и резвую падчерицу госпожи Эйма. В дом герцога Гоэллона гостья прибыла, когда на улицах уже зажглись факелы. Вечер выдался тихим, как все вечера с начала священного похода против еретиков, в котором приняли участие многие столичные бездельники и владетели, специально сорвавшиеся с насиженных мест ради увлекательной прогулки на запад за счет церковной казны. Карета неспешно катилась по гладким мостовым. Мерный стук колес напомнил Клариссе старую историю. Некогда починку столичных мостовых оплачивала городская казна; однажды одному из королей это показалось не вполне верным, и бремя расходов он возложил на владельцев столичных домов, обязав каждого раз в год чинить дорогу перед своим жилищем. Владетели и простолюдины подчинились. Спустя лет пять король проехался по столице верхом. Увиденное поразило его до глубины души и в тот же день он заменил ремонтную повинность налогом — мостовые Собры приобрели невероятное разнообразие. Впрочем, некоторые из шедевров выдумки сохранили и тщательно восстанавливали еще многие годы — соседи, состязавшиеся друг перед другом в щедрости и изобретательности, создали десяток произведений искусства. Среди таких затейников был и тогдашний герцог Эллонский, велевший выложить рядом с фонтаном (который и дал название Фонтанной площади) его тень; два оттенка мрамора, белый и сероватый, были подобраны так искусно, что чужак, впервые попадавший на площадь, долго разглядывал чудесную тень, пытаясь угадать, где же расположен источник света и какой он должен быть силы. Увы, тень фонтана ненадолго пережила сам фонтан, который был снесен, чтобы расширить площадь. Слуга проводил Клариссу в кабинет герцога Гоэллона. За пять лет, прошедшие с ее последнего визита, здесь ничего не изменилось. Только занавеси стали другие, не серые, а оттенка топленого молока, да в креслах перед столом завелись двое юношей. Оба отчаянно маялись любопытством, один явно, другой с благородной сдержанностью. Кларисса протянула обоим руку для поцелуя, приглядываясь к каждому по очереди. Наследник герцога, он же объект тихих воздыханий Фелиды, выглядел довольно дурно; он не слишком походил на того молодого человека, что так умело и решительно успокоил ее давеча в особняке Алларэ. Кажется, Алессандра недавно не то перепугали, не то огорчили. Второй… второй просто лучше умел держаться; но обоим не мешало бы хорошенько отдохнуть. «Что же здесь произошло? — удивилась женщина. — Руи устроил молодым выволочку? За что бы это?..»

— Желаете ли вина? — спросил младший Гоэллон.

— Благодарю. Мне кажется, что и вы желаете, — улыбнулась Кларисса. — Вы натворили нечто дурное и вас постигла кара герцога? Алессандр резко отвернулся к окну. Отдуваться за невежливость приятеля пришлось второму. Госпожа Эйма внимательно рассматривала юного северного барона.

В нем явственно просматривалось сходство с ныне покойным Рене Алларэ, пошедшим в бабку Анну, но то, что было сглажено кровью алларских герцогов, в мальчике проступало остро и ярко. Узкое лицо со слишком тонкими, резкими чертами, белая кожа, подчеркнутая черными волосами, синеватые тени под длинными узкими глазами. Тонкие длиннопалые руки застыли на коленях. Черные манжеты стискивали запястья, словно кандалы, подчеркивая хрупкость, едва ли не болезненную, излишнюю для шестнадцатилетнего юноши. Чем дольше Кларисса глядела на дитя севера, тем больше ей хотелось разложить по столу гадальные карты и ответить себе на десяток вопросов, связанных с ним.

Холодные глаза с неразличимыми — черными на черном — зрачками казались плотно закрытой, запертой на три замка дверью, за которую не пускали посторонних. Сюда и друзей-то, наверное, не пускали, оставляя их в саду: вежливая полуулыбка на тонких губах, изящный наклон головы — сама любезность, весь внимание к гостье…