Татьяна Турве - Испытание на прочность

Не в силах пошевельнутся, Володя застыл в странном вязком оцепенении. В ушах далеким эхом отдавался голос Марины, что жаловалась недавно в приступе откровенности: "Она прямо как ежик, даже погладить нельзя! Вся в колючках, что я ни делаю!.. Стучусь в закрытые двери." Значит, вот откуда все пошло, закрытые двери… Превозмогая себя, Володя встряхнул головой и неестественно бодро, как молодящийся изо всех сил диджей на FM-овской радиостанции, возразил:

— Какие глупости! Знаешь, как она тебя любит?

Дочка упрямо качнула головой, крепко прикусив нижнюю губу:

— Это Ярика она любит, а меня нет! Я знаю. Она сама когда-то говорила, что я получилась неожиданно, не планировали. Конечно, хотели второго ребенка, но попозже… — и осеклась, с любопытством всмотрелась ему в лицо: — Что-то вспомнил? Расскажи!

Опять Янка считывает его мысли, строчку за строчкой! Нечто отдаленно связанное с этой историей про общежитие и Маринину беременность давно крутилось в голове, да только в руки не давалось. Играя в кошки-мышки, пряталось в самый дальний уголок сознания. И вот с ее вопросом все встало на свои места. Володя медленно, с непонятной для самого себя осторожностью начал, испытующе поглядывая на дочку:

— Это было задолго до твоего рождения, даже до зачатия. Мы с Мариной только поженились, и мне приснился сон.

— Сон?.. — она радостно всплеснула руками.

— Приснилась маленькая девочка, года три, не больше. Хорошенькая, круглолицая, вся в кудряшках, похожая на ангела. Я взял ее на руки и сказал: "Я хочу, чтобы ты была моей дочкой". А она мне в ответ таким потешно-серьезным голосом: "А кто не хочет?" И еще так важно!..

Янка смотрела на него с восторгом:

— А что дальше?

— А дальше она и говорит: "Меня зовут Яна…"

— Так это ты меня назвал?! — заверещала она на весь дом и от избытка чувств звонко захлопала в ладоши.

"Эти перепады настроения у нее явно от Марины, — критично заметил Владимир и сокрушенно вздохнул: — Вот ведь, с кем поведешься…" А вслух подтвердил:

— А кто же еще? Мама хотела, чтоб ты была Инессой. Или Снежаной, тут уж я встал на дыбы…

— Не хватало еще! — дочка с величайшим презрением наморщила нос. — Молодец, что меня отстоял.

Володя продолжил в задумчивости, не расслышав ее слов:

— Самое интересное, намного позже, через несколько лет, ты прибежала ко мне что-то спросить… И я вдруг вспомнил: те же кудряшки, те же ресницы…

— Я выбрала тебя! — сразила вдруг Янка наповал. И снова без драматических сцен, негромким обыденным голосом, только интонации другие, ликующие. — Был большой конкурс, и я выбрала тебя.

Он на всякий случай шутливо склонился в намасте: попробуй тут сообрази, чадушко изволит шутить или всерьез говорит? И самое интересное, что это было за лирическое отступление про "разговор с Богом"? Хотя теперь разве признается, и клещами из нее не вытянешь! Придется ждать удобного случая, чтоб опять исподволь вызвать на откровенность, по-другому никак…

Обещанного праздничного обеда Яна не дождалась. Все еще в расстроенных чувствах прилегла на бабушкином широком диване, думала о том, о сем, только собралась всплакнуть, но незаметно уснула.

И сразу же пришли сны, не заставили себя долго ждать — яркие и полнометражные, совсем как раньше, настоящее стерео с Dolby Surround. Янка отлично понимала, что спит, но вместе с тем сидела на диване, обхватив колени, а рядом пристроился кто-то смутно знакомый и по ощущениям почти что родной. Она долго не решалась на него взглянуть, чтобы он не исчез, не испарился из ее сна, но вот собрала все свое мужество и повернула голову…

Поджав про себя ноги, на диване удобно расположился ее старый знакомый, индеец со смешной седоватой косичкой и широким скуластым лицом, которого Янка про себя называла "доном Хуаном". Сидеть с разинутым ртом, как глупая рыба, и пялиться на пришельца становилось уже неприлично, она с тоской принялась соображать, что бы такое умное сказать: "Здравствуйте" или "Что новенького"? Индеец не без хитрости улыбнулся и начал первым, спас ее от нечеловеческих страданий:

— Вспомни: вчера ты бурно радовалась, а сегодня слезы. О чем это говорит? Избегай сильных полярных эмоций, они как маятник — неизбежно качнутся в другую сторону. Выбор Воина — что бы ни случилось, всегда находиться в равновесии.

— А я разве Воин?.. — ответа, впрочем, не последовало. Яна из вежливости обождала несколько секунд и возразила: — Если совсем не радоваться, то для чего тогда жить?

Голос прозвучал чересчур тонко и пискляво, на октаву выше обычного. У низ здесь что, воздух другой?..

— Радость бывает спокойная, сдержанная, — не согласился Учитель.

— А бывает истерическая, — вмешался еще кто-то невидимый откуда-то сбоку, и Янка рассмеялась — до того неожиданно это прозвучало после глубоких, будто Марианская впадина, рассуждений "ее" индейца. А все эти невидимые обрели вдруг вполне человеческий облик и окружили их с "доном Хуаном". И тоже расслабленно-счастливо улыбались, и смотрели на нее с ласковым укором, как на любимое, хоть и не всегда разумное дитя. И так не хотелось от них уходить…

— Не оставляйте меня, — попросила Яна. И от одной только мысли, что могут не послушать и оставить, бросить на произвол судьбы, стало уже совсем не смешно, наоборот… Какая там у радости полярная эмоция? Белое и черное, ян и инь, радость и печаль — как любит повторять на своих семинарах Мартын. "У каждого блина, даже самого тонкого, две стороны", — а это уже папино…

— Смеется во сне, — бабушка заглянула в приоткрытую дверь, с суетливым оживлением вытирая ладони о нарядный синий передник с оборками. В последнее время мамины руки никогда не отдыхали, даже в минуты спокойствия, бывало, суетились и что-то невидимое перебирали, Володя несколько раз замечал. — Ну пускай поспит. Намаялась Яська…

Она аккуратно — чтоб, не приведи Господь, не скрипнула — прикрыла дверь в гостиную и негромко загомонила о чем-то с отцом, мешая от радости русские, украинские и польские слова. А ведь никогда раньше себе не позволяла переходить на суржик, всегда выражалась безукоризненно четко и грамотно — преподавательница консерватории, как-никак. Теперь уже бывшая преподавательница, несколько лет как на пенсии, но до сих пор дает уроки двум или трем самым любимым ученикам, что специально приезжают из Города.

"Да-а, сдает мать. Как же я раньше не замечал, что она постарела? Так обрадовалась, что мы приехали… Все-таки я осел — не мог выбраться раньше!" — виновато подумал Володя. Всегда тщательно уложенная высокая мамина прическа растрепалась (ни на йоту с Володиного детства она не изменилась! Разве что волосы побелели), лучистые серые глаза сияли от возбуждения. Обрадовалась мама…