Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе

— А какая мать останется в стороне, если увидит, что её ребёнку причиняют боль? Беспричинно, безнаказанно, ни за что? Скажи, Арон, скажи, что я сделала, что сделала мама? А что сделал Тариш… что сделал мой отец, что сделал король, мой дедушка — за что их вырезали, как скот? Почему маму лишили всего, обрекли на жизнь вне её дома, без родителей, без любимого? И почему она позволила, чтобы с нами случилось такое? Почему не препятствовала, не покарала…

— Потому что тот, кто сотворил это с вами — тоже её дитя. Ребёнок, который когда-то оступился и не захотел подняться. Он падает, падает в пропасть… но сколько бы ни длился полёт падения — рано или поздно он достигнет дна, Таша. Потому что за все наши дела, большие или маленькие, хорошие или плохие, рано или поздно нам следует расплата.

— Нет… нет! Оправдания, слова, одни ксашевы слова!!! — почти птичий крик пронзил ночь, отдавшись эхом. — Лучше считать, что нет там никого, чем искать, притягивать за уши эти глупые объяснения, глупые оправдания её действий! Я не хочу, Арон, не хочу молиться, не хочу верить в того, кого не могу любить, не могу уважать, не могу понять и простить! Мама… мама не верила, и… я не хочу, не хочу…

Она скрючилась на коленях, уткнув лицо в ладонях, судорожно дыша, глотая крик, колким, невозможно колким комом застывший в горле.

— Тише, девочка. Тише. Тише… — лёгкая, осторожная ладонь коснулась её плеча. — Да, порой трудно верить в божье милосердие. Я знаю. Только это ещё труднее — жить без веры.

— Но знаешь… верить ведь можно и не в богиню.

— А во что, — она плакала, тонко всхлипывая, прочерчивая на щеках мокрые дорожки слёз, — во что ещё?

— В хорошее. В чудеса. В то, что добро всегда побеждает. И просто… просто верить. В общем. Просто верить, и всё.

Голос мягкий, такой уверенный — как тихий шёпот живящего весеннего дождя, словно не слухом, а сразу сердцем слышимый…

"…служитель Небы, уверяющий, что в Небу верить вовсе не обязательно… Пора считать, сколько раз в сутки ты поминаешь ксашей в связи с его странностями…"

— И знаешь… ты веришь. Так.

— С ч-чего ты взял?

— Потому что, даже стоя перед мортом — ты не боялась. Не боялась смерти, глядя ей в глаза. И до этого — тоже. Не боялась не потому, что не осознавала… Потому что знала, что не умрёшь.

— Откуда я могу знать?

— Знаешь. Не разумом — сердцем. И знаешь, что кто-то тебя бережёт… А рано или поздно — ты и разумом придёшь к нему, берегущему, — он взял её за плечи, выпрямляя бережно, точно хрупкую куклу. — Плачь. Плачь за всё, с чем не можешь смириться, за всех, кого потеряла, за всех, с кем рассталась. Выплакаться порой бывает полезно. А потом улыбнись. И вспомни, что всё будет хорошо, верно?

Она подняла глаза:

— Арон? — губы ещё дрожали.

— Да?

— Спасибо.

— За что?

— За то, что ты есть. Что ты мне встретился. Что пошёл со мной, — она ткнулась лбом в чёрную накидку, — я без тебя пропала бы, умерла… не вытащила бы Лив, попалась бы убийцам, мортам, "хозяину" этому… а я боялась иногда, что ты не такой, каким кажешься, после всего, что ты для меня сделал, а о том, чем тебе ради меня жертвовать приходится… что у тебя своя жизнь, свои проблемы, а ты со мной возишься, даже не…

Можжевеловым дымом пропитана ткань — а он пахнет ладаном, церковным воском…

…вереском. И шалфеем…

…спокойно. Медово. Горько…

— Ты подумаешь, наверно, что я с ума сошла, всякий подумает, я сама так думаю… ведь всего несколько дней… но… я тебя очень люблю. Правда, — судорожно вдохнуть, скрывая всхлип. — Несколько дней знаю, а люблю — будто вечность…

Мгновенная тишина.

— И я тебя полюбил, — просто ответил он. Помолчал. Улыбнулся, наверное. — Конечно, без тебя не пропал бы… но жизнь была бы намного скучней.

Таша не то хихикнула, не то всхлипнула в последний раз.

"…какая трогательная сцена…

…накидка для рыданий, ей-Неба…"

Арон медленно, осторожно, не разжимая рук, встал. Поставил Ташу на ноги, и лишь тогда — мягко отстранил:

— Ну, всё в порядке, девочка?

Таша, кивнув, отвернулась. Направилась к своему месту, широким шагом переступив через Джеми — сопящего так усиленно, что сомнений в его бодрствовании не оставалось.

Всё слышал…

"Ну и ксаш с ним. Пусть слышит".

"…он бы тебе ещё слёзки вытер…"

"А обязательно портить своим ёрничаньем такой момент, ксаш тебя дери?"

Откладывая зеркальце, он улыбался.

Конечно, Альдрем уже был наготове.

— Давно не видел вас таким, хозяин, — заметил он, подливая в фужер блеснувшую янтарём жидкость.

— Я давно этим не занимался.

— Но даже когда занимались — таким бывали редко.

— Всё складывается идеально. И я знаю, как всё будет складываться дальше. Но за этим так интересно наблюдать, ей-Неба… — он взял фужер в руку. — Пожалуй, она лучшая из них.

— Из них?

— Из членов общества "Забавные Игры".

Бутыль опустилась на стол с мягким звоном:

— Но она и первая в своём роде, верно? — заметил Альдрем. — Раньше вы не связывались с… подростками. А она к тому же совсем ребёнок…

— Насчёт этого можешь не волноваться. Она повзрослеет. Гораздо быстрее, чем сама того хочет, — он рассеянно водил пальцем по краю бокала. — Я ей в этом помогу.

В камине обыденно потрескивало пламя. Огонь — это так… символично. В конце концов, эти игры всегда были на грани. Несмотря ни на что, он играл с огнём. В любой игре есть риск — без этого ни одной игры не бывает. Или, во всяком случае, никакого интереса в игре без риска нет.

— Она очень милая девочка, — задумчиво сказал Альдрем. — Правда.

— Я умею выбирать.

— Ребёнок, попавший в водоворот взрослой жизни…

— Она искренне верит в то, что всё будет хорошо. Она видит мир прекрасным и удивительным, в лужах замечая не грязь, а отражённые облака. Считает Королевство действительно сказочным красивым мирком. И предпочитает не замечать отрицательного в людях вокруг неё, а если всё-таки замечает, решает, что это исключение, а не правило. Даже в мелком чумазом конюхе она углядит обладателя красивых добрых глаз.

Он листал страницы своей памяти. Тринадцать. Она тринадцатая… Сакраментальное число.

Тринадцатая и последняя.

Это тоже очень символично.

— Но самое поразительное здесь то, что это срабатывает. Люди видят, что о них думают хорошо, и им вдруг становится неловко от осознания того факта, что о них могут подумать по-другому. И, парадокс — стараются не разочаровать её ожиданий. Заметь, что пока ей встречались далеко не самые худшие представители рода человеческого… и гномьего. Пожалуй, даже если бы с ней не было кое-кого, она бы прекрасно обошлась помощью окружающих.

— Прямо-таки воплощение незапятнанной невинности…

— И невинного детского эгоизма. О, Альдрем, все мы не без греха. Моя девочка ещё та эгоистка. Просто её эгоизм по-детски неосознан. И я искренне надеюсь, что её многочисленные достоинства не дадут тебе повода меня осуждать.