Людмила Безусова - Каждый выбирает по себе

— Не жалуйся, не болото, конечно, но жить-то можно, — строго проговорила ведьма, — и неплохо, если приладиться.

Скинула сарафан махом, распустила тяжелый узел русых волос, оглянулась на всплеск за спиной. Над краем крынки торчала пучеглазая морда. Лягуха, уцепившись лапами за выгнутую окаемку, удивленно наблюдала за Чернавой.

— Что смотришь? Хороша? Сама знаю… — ведьма подошла к висящему на стене серебряному зеркалу (небывалая роскошь для убогой избы, но для колдовских дел самое то). Оно послушно отразило хрупкую обнаженную фигуру. По деревенским меркам слишком тощую, те больше предпочитали девок в теле, краснощеких, работящих, но Чернава знала — все ещё хороша, даром что двадцать пять весен минуло от рождения. Но хватит любоваться! Дело делать надо…

— Земли всю силу вобрала, помочь и мне готова, — ведьма по кругу перемешивала пальцами уже остывший настой, добавляя последнюю часть зелья. Разобранные соцветия мелких розоватых цветов, покружив в рукотворном водовороте, медленно опустились на дно глубокой чаши. Та снова вскипела белым ключом. Подождав, когда жидкость перестанет бурлить, ведьма осторожно опустила в чару горстку легкого пепла от сожженной шерсти. Полоснула острием ножа по запястью. Несколько капель алой крови упали в мутноватую взвесь. — Твой облик принимаю снова, зарок тому тирлич-трава… Кровь — водица, кости — песок, от жизни моей один волосок… — Чернава выдернула волос и бросила его в оборотное зелье, к тому времени ставшее чистым, как слеза младенца.

Ведьма отпила немного. От нестерпимой горечи судорожно сжалось горло. Больше не протолкнуть — огнем ожгло все нутро. Чернава подняла чашу над головой и опрокинула её на себя, едва сдерживая рвущийся наружу крик…

… мокрый мелкий зверек, отфыркиваясь, выскочил из лужи. Навострил короткие уши и гибкой тенью метнулся на шорох. Крупная мышь, на свою беду выбравшаяся из норы, забилась в зубах хищника и обмякла, когда хрустнул прокушенный затылок. Напившись крови, ласка отбросила добычу. Не голодна, но упустить такую добычу не смогла.

Зверек взобрался на лавку, с нее на стол, продела узкую голову в петлю заранее приготовленного пустого мешочка, спрыгнула на пол. Далеко бежать, да ничего, вся ночь впереди…

Пуста изба стоит — ни огонька, ни шороха… Внутрь бы забраться, проверить, да настороженное охранное кольцо не даст. Чернава хорошо видела его тонкий светящийся отпечаток. Может, оплошала Морена, сгинула Баба-яга? Да нет, вряд ли… Хозяйка Зимы никогда не ошибается.

Большеглазый зверек затаился, когда услышал тревожный говор невдалеке, плотнее прильнул к стволу дерева, гибким коричневатым телом сливаясь с темной корой, пряча лапой более светлую мордочку, но не выдержал. Так ничего не узнаешь. Ласка выскользнула из своего укрытия, длинными скачками понеслась на шум и едва не оплошала, выскочив на поляну перед самым носом у громадных волков. Самец заинтересованно повел носом в сторону зверька, принюхиваясь, и отвернулся пренебрежительно. Такая мелкая добыча его не интересовала. Ласка порскнула обратно в кусты, затаилась, ловя чутким ухом каждое словечко, всматриваясь в облик людей, словно впитывая в себя их образы. Сама Баба-яга, надо же, как повезло. А кто это с ней? Вид измученный у обоих… Никак помощники? Да хлипковаты что-то против Кащея выстоять, однако живы…

Едва волки одним слитным прыжком исчезли с поляны, понеслась Баба-яга, что есть сил. И пришлые за ней. Едва угналась ласка за ними, да толку-то. Перескочили морок и сгинули с глаз, как и не было никого. Только ожила избенка покосившаяся, засветился в подслеповатом окошке мерцающий огонек, дым из трубы повалил черный. Но это уже неважно — главное-то на земле осталось.

Маленькая юркая голова на длинной шее скрылась в траве. По-змеиному гибкое тело стелилось над самой землей. Непрестанно петляя, пошел зверек по оставленному людьми следу обратно, чутьем отыскивая то, за чем пришла Чернава. Замер над четким отпечатком босой ноги — изящный, с тонкой ступней. Есть! Оттолкнулась ласка всеми четырьмя лапами, взвилась высоко в воздух, в прыжке перевернулась назад через голову. Обнаженная Чернава, откинув упавшие на лицо волосы, стояла на четвереньках над вдавленным во влажную почву следом, не веря в свое везение. Приметила каплю крови на травинке, втоптанной в землю, возликовала, тщательно собрала все в мешочек. Теперь снова затаиться и смотреть во все глаза, а то ведь чародейка в своем дому, как улитка в раковине, знать надо, чем выманить.

Ласка прикусила зубками "добычу" и нырнула в кусты.

Два дня и две ночи таилась Чернава, высматривая мельчайшие подробности жизни потаенной избушки, немало удивляясь такому оживлению вокруг дома, жаль, что мало удалось подслушать, тогда бы все стало яснее, но близко не подбиралась из боязни быть замеченной. Хоть и в зверином облике, да кто поручиться может, что не заметят слишком назойливую ласку… Кто знает, на что чародейка способна! Ни одна мелочь не ускользнула от внимательного взгляда ведьмы, но ничего пока придумать она не могла. Только на второе утро, уловив затаенную тоску на лице Бабы-яги, с которой она смотрела вслед высокому светловолосому мужчине, уходящему вслед за волком-оборотнем, призадумалась. Вот тут-то ты, голубушка и попалась…

Все, больше здесь делать нечего!

Солнце уже почти взошло, когда уставшая ласка добежала до села. Незаметно скользнула, сокращая путь, через крайние дворы. Ещё немного и дома… Эх, не повезло!

— Стах, вон она, держи, — визгливо заверещала Славка, живущая от Чернавы через два двора. Наперерез зверьку метнулся соседский пацан. — Она у нас всех коров повыдоила!

"Ага, как же, — обгоняя бойкого отрока, подумала Чернава, — мне и моей Зорьки хватает…".

— Стах, в сторону, — вслед ласке просвистело тяжелое полено, пушенное умелой рукой заядлого игрока в рюхи. Ласка звонко вякнула, когда получила увесистый удар по спине, перевернулась через голову и упала недвижно. — Готова… Иди, Славка, подбирай… — Обычного зверя убило бы, но ведьме что! Только чужие руки коснулись пушистой шерстки, извернулась, куснула бабу за палец и была такова, только услышала вслед: — Все одно выследим, ведьма… Никуда не денешься…

Пришлось Чернаве отсиживаться в кустах, пока шум не утих, потом в вечерней темноте пробираться к дому оглядкой. Жаль, столько времени потеряла! Не терпелось ведьме ущучить Бабу-ягу, на место поставить зазнайку.

*****

Антон задумчиво обмотал прядку волос сестры вокруг указательного пальца. Рассказать бы Баюну, что видел, да тот так не вовремя слинял куда-то. И с чего он взял, что кроме брата никто Людмилу не найдет?

Парень прошел в большую комнату, где царил мрак, уселся на диван. Окна по-прежнему плотно прикрыты тяжелыми гардинами, свечи в подсвечнике не горят, и зажечь нечем. Просто так сидеть в темноте оказалось неуютно — ни радио, ни телевизора, а думать… О чем можно размышлять, не имея никакой информации, кроме сомнительных утверждений Баюна да мимолетного видения, в которое Антон, честно говоря, тоже не сильно поверил. Он вспомнил, как бурно отреагировала сестра на его попытку отдернуть шторы, но сейчас-то её нет. Парень встал, слегка раздвинул шторы на одном из окон, осторожно заглянул в открывшуюся щель и зажмурился — глаза кольнул яркий лучик. Тогда он раздернул занавесь во всю ширь, открывая дорогу ослепительному солнечному свету. Удивительно — волосы всколыхнул теплый ветер, напоенный горьковатым травяным ароматом.