Максим Далин - Корона, Огонь и Медные Крылья

Тело Керима светилось, как светится прогоревшая головня — насквозь, теплым и ярким золотым светом, будто его нутро тоже раскалилось добела. Керим излучал страшный жар — и огонь обтекал его вокруг, обхватывал и ласкал, не сжигая, а наполняя собой.

Кажется, это продолжалось бесконечно долго — будто мир состарился, рассыпался в прах и возродился, пока танцевал огонь. Когда Керим встал и шагнул к царевнам и евнуху, воины, сидевшие вокруг, отпрянули в стороны, как внезапно разбуженные.

— Мрак, — окликнул Керим негромко и на удивление обыденным голосом, который отрезвил бойца и заставил слушать, — я тебя просил. И Филина тоже просил.

Мрак и Филин встали и подошли к евнуху, отодвинув женщин. Молния впилась в них взглядом, облизывая губы; Яблоне евнух протянул руку, она ее приняла с нежной улыбкой. Вторую руку Мрак заломил евнуху за спину, а Филин обхватил его за шею, удерживая голову в одном и том же положении.

Керим подошел ближе. Вокруг него дрожал раскаленный воздух и искры пылинками слетали с его одежды. Воины отвернули лица, а евнух смотрел широко раскрытыми зачарованными глазами, с выражением доверия и ужаса сразу.

Не знаю, почему он не закричал, когда Керим коснулся пальцем клейма на его лбу — вероятно, боль была настолько сильна, что сжала зубы и выбила дыхание. На секунду чистый запах дыма и горящего дерева пресекся запахом паленого мяса — тело евнуха судорожно дернулось, а лицо несколько мгновений выражало запредельное страдание.

Я думаю, конвульсивным движением он стиснул руку Яблони так, что чуть не переломал ей пальцы — на ее лице отразилась та же нестерпимая боль, и она так же смолчала. Молния, отойдя чуть в сторону от жара, все так же облизывая и кусая губы, пожирала их обоих повлажневшими глазами, будто хотела надолго насытиться их муками.

Керим отнял руку. К моему удивлению, на лбу евнуха не осталось ожога — только быстро исчезающий след синеватых линий, будто огонь как-то растворил тушь клейма. Его лицо казалось тающим воском из-за капелек пота, струйка черной крови вытекла из угла рта; евнух слизал кровь и обернулся к Яблоне.

Яблоня, тихо говоря что-то ласковое, бесконечно нежно и осторожно промокнула пот на его виске краешком платка. Воплощение любви Нут — вот что я увидел в этот миг. Женщину, созданную стать матерью. Ее любовь подняла костер до небес — а ведь это была всего лишь любовь сестры, любовь товарища, услышь, Нут!

Медь аглийе полилась из меня и раскрыла мои крылья. Я подпрыгнул, спланировал над костром, ощутив, как жар священного пламени скользнул по моему телу — и встал на землю перед Яблоней. Она посмотрела пораженно, почти испуганно, но стряхнуть медь в этот раз удалось почти мгновенно.

Евнух вздохнул, слабо улыбнулся, выпустил ее руку — бедную ладошку, на которой отпечатались следы его пальцев, как рубцы от медных обручей — и я обнял и поднял Яблоню.

Она не успела ничего предпринять, только дернулась в моих руках, как пойманный зайчонок — а я крикнул Кериму, все еще горящему золотым инобытийным светом:

— Благослови нас, Солнечный Пес! Союз, созданный Нут, уже заключен — но женщина не верит. Благослови огнем!

— Ну, господин должен знать, что не женщина, а девушка не верит, — сказал Керим, ухмыльнувшись самым будничным образом. — Хотя девушка только разумом не верит, а сердцем уже почти верит, так что, я думаю, Солнце и Костер могут ее убедить, чтобы она совсем поверила.

Яблоня вдохнула ртом, в детском негодовании, и снова пролепетала: "Царевич Ветер, это нечестно!" — но тут стена текущего пламени взметнулась вокруг нас, не обжигая тел, зато воспламенив кровь: я сквозь одежду ощущал жар Яблони и слышал в гуле огня стук ее сердца.

Воины кричали "Расцветай, прекрасная! Живи вечно!", когда я нес Яблоню сквозь огонь; кажется, ее евнух кричал вместе со всеми. Ее личико было совсем рядом с моим, ее дыхание опаляло мою щеку, а ее взгляд, пораженный, по-детски восторженный, впервые в моей жизни развернул крылья за моей спиной, оставив свободными руки — сколько помню себя, у меня это никогда не выходило.

Я не вошел, а влетел в свои покои, в свою любимую комнату на самом верхнем ярусе. Распахнул ставни ногой, поставил Яблоню на подоконник. Она в ужасе перед высотой обеими руками схватилась за меня — я снял ее на пол и прикрыл окно, из которого тек ночной холод.

Она стояла передо мной, кутаясь в свой голубой платок — ей, похоже, хотелось смеяться или сердиться.

— Царевич Ветер! — сказала она слишком строго для искреннего тона. — Я вовсе не соглашалась стать твоей женой!

— Для царевны это обычно, — сказал я нарочито сурово, подделываясь под ее манеру. — Ведь женой того, другого, ты тоже не соглашалась становиться. Удел женщины гранатовой крови — это династический брак.

— Я не твоей веры! — сказала Яблоня обиженно.

— Ты не веришь в Нут? — спросил я и удивленно поднял брови. — Или ты не веришь в то, что нас благословил Костер Керима?

— Знаешь ли ты, — спросила она, препотешно хмурясь, — что тебя хочется побить за такую лицемерную мину?

Я встал на колени перед ней, посмотрел снизу вверх и спросил:

— Ты сама будешь меня бить, госпожа души моей, или позовешь палача?

Она безнадежно махнула рукой и рассмеялась. Присела на ложе, смотрела, улыбаясь.

— Ты — коварный змей, ты — хитрая лиса, у тебя нет совести! Как ты смел устроить охоту на меня?

— Ты очень удачно отвлеклась, — сказал я. — Ты так опрометчиво показала мне свою душу — как я мог не охотиться?

— В моей стране, — сказала она с досадой, — муж и жена друг для друга! Только двое! А у тебя, лицемер, была сотня других женщин! Мы в разном положении — ты все знаешь, а я ничего…

— Это поправимо, — вставил я и она махнула на меня уголком платка.

— Я говорю не об этом! Послушай, Ветер, зачем я тебе? — ее голосок вдруг стал таким грустным, что мне захотелось обнять ее ноги и пообещать всю вселенную. Я и обнял — она не отстранилась. Она была горяча от костра; от нее пахло сливками, дымом и выгоревшей за лето степной травой. Я поцеловал ее в висок, и она отвернулась, проговорив в сторону:

— Ты опять меня пугаешь. Я ведь такая же, как все… ты и во мне ничего не найдешь…

— Яблоня, я все в тебе уже нашел, — сказал я. — Неужели ты ничего не поняла? Нут привела тебя в этот замок, чтобы все, кто в нем обитает, стали счастливыми! Ты сделала меня счастливым одним своим появлением, я сделаю тебя счастливой — ты все еще в это не веришь? Твой бедный дружок-евнух уже счастлив, вскоре твоя удача распространится на всех кругом. К чему противиться судьбе?

— Я совершенно тебя не знаю, — сказала она и маково покраснела.

— Не знаешь и не веришь? — спросил я. — Не может быть.