Марина Казанцева - Гоблинские сказки

Так и порешили. Кто приходит, я прописываю им толчёный изумруд. Они его приносят. Благодетель мой его толчёт. Все довольны. Работы — ноль. Знай только, прописывай всем изумруд толчёный.

Так надоело мне целый день сидеть под крокодилом. Затосковал я по свободной жизни. Хочется пойти, напиться. Мне благодетель говорит: иди, милок, развейся. Я за тебя тут посижу. Возьму недорого, пятнадцати процентов хватит.

Я сначала стеснялся пить в таверне. Скажут: Авиценна, а пьёт, как мастеровой! Придумал одеваться в старый плащ и говорил, что я — переодетый Гарун-аль-Рашид. Чалму снимал, халат попроще. Тюбетейку надевал. В Багдаде стали верить, что ходит калиф по городу и смотрит, как люди в нём живут. Кое-кто перепугался, стал вести себя приличней. Рабам свободу дали, угнетённые выпрямили спины. Зло попряталось, добро восторжествовало. Призрак великого калифа шлялся по Багдаду.

Я этого всего не знал. Ходил в таверну по ночам, лопал с забулдыгами сакэ. Потом и вовсе обнаглел, стал днём ходить. Однажды морду мне набили. То ли за бабу, то ли за карточный обман. Не помню. Я пошёл искать врача. Морда-то болит. Спросил у прохожего, где врач. Он мне показал.

Вхожу, вижу: сидит мужик в чалме. Халат богатый, а я в простом плаще. Он мне говорит:

— Пошёл вон, тут только для богатого клиента.

Я достаю дидрахму и говорю:

— А это ты видал?

Он говорит:

— Садись, чего болит? У меня одно лекарство: толчёный изумруд. Меньше двух карат не принимаю.

Я говорю: — ты кто?

Он мне: — Я Авиценна.

Я понял, что допился до белого иблиса.

Он мне: — А ты кто?

— А я Гарун-аль-Рашид.

И вышел вон.

Утром проспался и кинулся к себе в клинику. Хотел рассказать благодетелю, что за блажь со мной нынче приключилась. Прибежал, а там вывеску снимают. Я завертелся: что случилось? Мне говорят: Авиценна ваш обманщик. Полгорода накрячил с этим толчёным изумрудом. Подменял его простым бутылочным стеклом. У пациентов началась гангрена.

— Это ты, скотина, был, — мрачно сказал разбойник. Ему треснули по харе, он заглох.

Меня хвать под микитки. Я говорю: — Я не Авиценна. У того халат другой и чалма, а у меня лишь тюбетейка.

Они смотрят: я и правда на себя сам не похож. Морда ящиком. Какая там к иблисам Авиценна! Короче, накрылась медицинская практика корытом.

Я пошёл в таверну — там в долг не кормят. Сел на базаре подаяние просить — дервиши побили. Сбережения мои остались у благодетеля моего, а я даже имени его не знаю. Пить нечего, жрать нечего, спать негде. Мальчишки тюбетеечку украли. Пошёл на речку, думал утопиться. Мне говорят: нельзя, частные владения. Пошёл к воротам, хотел повеситься на столбе. Мне говорят: нельзя, сначала пусть кади осудит.

Прихожу к кади и спрашиваю:

— Повесить человека сколько стоит?

— Две дидрахмы. Кого повесить?

— Меня.

— Тогда четыре.

Я осатанел. Иблис меня обуял. Говорю:

— Всё багдадское чиновничество коррумпировано снизу доверху, на всех уровнях. Размеры взяточничества достигли катастрофических масштабов. Законы лоббируются прямо в диване. Исполнительская власть в состоянии стагнации. Халифат на грани экономического кризиса. Социальные наказы не исполняются. Народ страдает, а вы обогащаетесь. Придёт и на вас горящая головня.

Он побледнел и говорит:

— Ты кто?

— Я Гарун-аль-Рашид! — крикнул я в отчаянии и схватил ножик для разрезания бумаги. Хотел убиться.

Кади рухнул на колени и говорит:

— Прости меня, великий калиф. Не казни, у меня детки малые.

И суёт мне деньги. Я говорю:

— Взятку даёшь, паскуда? Думаешь, не возьму? А я возьму. Пойду и отдам бедным!

Пошёл и пропил.

Так и пошло у меня. Являюсь я к очередному негодяю в своём знаменитом на весь Багдад плаще и говорю:

— Ты коррумпирован, мерзавец. Пора экспроприировать награбленное. Крестьянам — землю. Рабочим — заводы. Рабам — волю. Мне — десять дидрахм на опохмелку.

Потом я обнаглел. Заходил в такие хаты, что — ой-ёй! Со мной свора пьяниц.

Раз шли со свадьбы. Или с похорон. Не помню. Что-то всё пораскидали. Карманы совсем пустые. Головка — бо-бо. Денежки — тю-тю. Во рту — кака.

Мне говорят: смотри, вот хата богатая. Пошли, экспроприируем на опохмел пару дидрахмов.

Я недолго думая пошёл, а там у ворот стоят мордовороты с секирами. Я к ним сунулся и говорю:

— Узнаёшь, падла? Я Гарун-аль-Рашид переодетый.

И пошёл себе дальше. Пришёл к хозяину этого сарая и говорю:

— Я Гарун-аль-Рашид собственной персоной. А ты кто, сволочь коррумпированная?

Он говорит:

— Я Гарун-аль-Рашид собственной персоной. А ты кто?

Я почесал так в ухе. Думаю, почему слова застревают? Или эхо тут такое?

А он мне:

— Я ведь тебе сейчас башку прикажу срубить. И знаешь, за что? За то, что дёшево брал. За моё имя да по десять дидрахм! Знаешь, как ты опозорил меня, подонок? Но идея хороша. Весь Багдад трепещет. Ладно, подлец, пойди вот ещё напугай моего казначея. А то он обнаглел, тащит немеряно.

И знаете что, братцы? Так ведь и не напугал я его. Казначей как пронюхал, кто пришёл, так и задал дёру из дворца. Всё бросил — особняк свой, наворованное добро, жену, детишек.

Все расхохотались. Даже тот, которому чирей вырезали неудачно.

— Так это ты был, подлец. — мрачно сказал другой разбойник. Достал пистоль и застрелил фальшивого Гарун-аль-Рашида, поддельную Авиценну, глупое Алдар-косе.

— Правильно ты его грохнул. — сказал тот, который с чирьем. — История его ни фига не страшная была. И сам он был дурак. И ещё мне кажется, что это всё-таки он мне чирей резал.

— Фиговский был он разбойник. — согласились душегубы. — И рассказчик говённый.

— А что, дядя, — обратился к бывшему казначею тот, который с чирьем, — как ты до разбойников дошёл?

— Давай, Ахмед, рассказывай, как докатился до такой жизни! — расхохотались собутыльники.

— Хорошо. Расскажу, — ответил тот, — Только вы не смейтесь. Это история про капитана Кидда.

Сбежав поспешно из Багдада, я решил направиться в Америку. Там меня пока не знали, и я мог начать жизнь заново. Сначала судьба занесла меня в Глодон. После этаких богатств, какие я имел в Багдаде, да чистить в Глодоне ботинки! Однако, некуда деваться, сидел да чистил.

Вот раз подсаживается ко мне в деревянное кресло некий господин. Ботфорты у него большие, ваксы надо много. Я говорю:

— Какого вам иблиса надо? Я на таких больших ботинках фиг заработаю чего. Одной ваксы на полгинеи.

— Это ты мне говоришь, фарш поросячий? Я таких, как ты, вешал на нок-реях.

Я поднял голову, смотрю. О, тысяча ифритов! Сидит передо мной такой фарсовый господин! С широким красным кушаком! На шее чёрный шарф, в ухе жемчуг. Редингот проклёпан золотом, на голове большая шляпа, а под ней красная косынка. И глаза у него ровно две ледышки.