Джудит Тарр - Аламут

— Что заставляет вас думать, будто я собираюсь участвовать в ритуалах неверных? Я намерен убивать их, а не обедать с ними.

Глаза госпитальера остановились на кресте, который носил Айдан: кроваво-красный на черном, символ крестоносца.

— Весьма благочестивые чувства. Из вас выйдет прекрасный тамплиер.

— А примут ли они меня?

— Бедные Рыцари Соломонова Храма примет любого, кто пылает гневом против сарацинских отродий.

Айдан отметил, что тот не сказал "любого человека".

— Вы, госпитальеры, несомненно, более разборчивы.

— Возможно, менее рьяны. Нашей заботой является не только война, но и ее последствия. Мы ухаживаем за больными и ранеными, мы делаем все, что можем, дабы принести неверным свет истинной веры.

Айдан снова принялся расхаживать по двору. Госпитальер пристроился рядом. Он был чуть меньше ростом, но ходил достаточно быстро, хотя и прихрамывая.

— Рана? — осведомился Айдан.

Тот небрежно повел плечом.

— Небольшая, но пришлась в довольно неудачное место. Я уже излечился.

— Что, было сражение?

— Здесь всегда что-то происходит. У Сирии теперь новый султан. Мы заключили с ним перемирие, но…

— Вы заключили перемирие с сарацинским султаном?

Жиль улыбнулся, почти без насмешки.

— Вы потрясены, принц? Вы думаете, это была сплошная священная война без передышки? Сами короли Иерусалима заключали богопротивные договоры со своими врагами; они, как известно, настраивали сарацинов против сарацинов, и принимали сторону сильнейшего.

Айдан действительно был потрясен такой гнусностью, хотя по сравнению с тем, что порою творилось на далеком Западе, она и могла показаться невинной.

— Ну да, короли. Короли делают то, что должны делать. Но

Церковь есть Церковь, а сарацины — неверующие.

— Они тоже люди, и они живут вокруг нас. Мы делаем то, что должны. Мы отстаиваем Гроб Господень. Мы готовы сделать все, что угодно — не впадая, конечно, в смертный грех — дабы продолжать отстаивать его и дальше.

Айдан медленно кивнул. Это он мог понять.

— А вы? — спросил госпитальер. — Вы прибыли сюда ради святости или ради сражений?

— Ради того и другого, — ответил Айдан. — И ради моего родственника, который приехал сюда раньше меня.

— Вы любили его.

Со стороны чужака такие слова были дерзостью.

— Он был моим родственником.

Наступило молчание. Айдан продолжал ходить, но уже медленнее, спокойнее.

— Масиаф примыкает к землям госпитальеров, — сказал Жиль, — а кое-кто утверждает, что он находится на этих землях.

Айдан резко остановился.

Жиль отступил на шаг, но продолжал достаточно спокойно:

— Он находится поблизости от владений нашего замка Крак. Его владыка как-то решил убедиться, что мы знаем границы наших владений.

— Зачем вы говорите мне это?

Госпитальер побледнел настолько, насколько ему позволял загар.

— Шейх аль-Джабал — не вассал нашего Ордена. Он не платит нам дани, хотя тамплиеры пытались принудить его к этому, и таким образом заслужили его враждебное отношение. Но, быть может, мы можем что-либо сделать, дабы взыскать возмещение за это убийство.

— Почему? Разве вы в ответе за это?

— Видит Бог, — сказал Жиль, — что мы тут ни при чем. Наш путь — открытое и честное сражение, против настоящего врага. А лорд Герейнт в любом случае был другом Рыцарей Госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского.

Айдан ослабил хватку воли: не было подвигом направлять ее против того, кто знал его не с самой плохой стороны. Он мог понять проявления доброй воли, даже если они преследовали целью выгоду. Он не мог улыбнуться, но кивнул, учтиво склонив голову.

— Я запомню, — сказал он.

Жиль выглядел, как человек, получивший отсрочку смертной казни. Он знал это, и улыбнулся про себя, хотя слова его были мрачны:

— Да, запомните нас. — Он помолчал. Тон его изменился. — А вы, сэр? Что вы собираетесь делать здесь, в нашей стране, вдали от моря?

Мстить за Герейнта . Айдан не произнес этих слов. Он ответил так, как ответил бы любому любопытному, хотя и более теплым тоном: — Я прибыл сражаться с неверными. Я собирался съездить в Иерусалим, повидать там короля, и если он захочет принять меня — " и если я захочу принять его " — стать его вассалом. Какой господин может быть превыше, нежели властитель, восседающий на троне Давидовом?

— Достойные помыслы, — сказал госпитальер. — Вы никогда не принимали во внимание кого-либо из здешних принцев?

Айдан понял, что его испытывают. Он ответил с небрежным пожатием плеч:

— Разве что Раймона Триполийского: он высокородный лорд и весьма порядочный человек. Но он принц по титулу, а я — королевской крови. Первым делом я должен видеть короля.

— Таков и король, — со вздохом сказал Жиль. В этих словах не было иронии. — Он очень молод, едва ли не дитя, и тем не менее прекрасный воин, одаренный полководец, образованный ученый, образец изящества и учтивости. И за все это… — Голос его пресекся. — И за все это Господь взыскал с него непомерно жестокую плату. Он послал нашему господину проказу.

— Но он все-таки король, — сказал Айдан. — Никто не оспаривает его права на корону.

— Такого глупца не найдется. Он действительнокороль. Для этого титула он был предназначен с рождения. Даже когда он достиг отроческих лет, и о его болезни стало известно, он, как и должно, оставался нашим королем.

— Люди питают необычайную преданность к нему.

Жиль покачал головой и криво улыбнулся:

— Неужели мои чувства так прозрачны? Ну что ж: вы собираетесь в Иерусалим. Я полагаю, наш господин по достоинству оценит вашу службу. Он будет рад вам. Каждый рыцарь бесценен здесь, на лезвии меж христианскими землями и Обителью Ислама. Рыцарю же ваших достоинств будут рады втрое и вчетверо больше.

Айдан пожал плечами. Он не был скромен — не видел в этом никакого прока. Но у него были другие цели, о которых не подозревал этот человек. Они ясно обозначились, пока он находился здесь. Это была горькая ясность.

Их воплощение как раз направлялось к нему через залитый солнцем двор, стройный смуглый мальчик, летящий к нему, как мотылек на пламя свечи. Тибо проявлял почтение к воинам Господа, но принцу Каэр Гвента он принадлежал всем сердцем и душой.

И не в характере Айдана было отказываться от такого дара. Ценою его была боль. Он обнял мальчика за плечи и улыбнулся. Эта улыбка означала, что дар принят.

Ни один город не был более свят. Святостью дышали его древние камни; святость была разлита в воздухе; святость ошеломила Айдана, чьи чувства были острее, нежели у обычных людей. Рука Господа пребывала на этом месте, на этих каменных стенах и башнях у горы Сион, на этом Городе Мира.