Джудит Тарр - Аламут

— Нет. Это не подействует. Это никогда не действует.

— Никогда. Мы притворяемся — иногда достаточно хорошо, чтобы обмануть себя.

Ее рука пришлась по его волосам, легко, словно дыхание. Он сидел неподвижно. Она отскочила от него, обхватив себя руками, дрожа.

— Я думала, что смогу сделать это. Когда я увидела тебя на улице, и дьяволица Тимура начала выкидывать свои дьявольские штучки, и Аймери оказался посреди этого, то не было возможности избежать ни этого, ни встречи с тобой. Выругать тебя. Лишить тебя защиты. Прогнать тебя. Положить конец всему этому. — Лицо ее исказилось. — Как будто это вообще будет легко. Кто-то может догадаться. Кто-то сможет подсчитать.

— Я был в чреве матери почти год.

Она открыла рот, потом закрыла.

— Это невозможно.

— Я не человек.

— Значит…

— Значит.

Он мог простить ей неожиданную, неудержимую радость. Она была так ужасно испугана, пойманная в сеть своего обмана, зная его необходимость и ненавидя его; и не было даже уверенности, что это приведет к чему-либо. Она могла объяснить черные волосы ребенка — он мог удаться в ее родню. Но люди — и прежде всего Ранульф — умеют считать до девяти и теперь, поневоле, будут удовлетворены.

— Я могу тебе помочь, — сказал Айдан. — Если ты позволишь мне.

— Смею ли я?

— Ты не посмеешь не сделать этого. Дети колдунов другие. Они должны получить прикосновение силы, которая вела бы их, пока они не смогут вести себя сами.

Она изучала его лицо, словно могла увидеть за ним его мысли.

— Ты тоже хочешь этого ребенка.

— Я не заберу его у тебя.

Глаза ее наполнились слезами. Она сердито вытерла их.

— Ты так чертовски благороден.

— Я не благороден. Я иду кривым путем. Я могу наложить чары, если они понадобятся. Я могу управлять магией малыша. Я могу помочь тебе там, где никто другой не сможет. Я могу быть истинным дядюшкой королевской крови. И все это, чтобы получить долю в единственном ребенке, который у меня будет в этой эпохе мира.

— Откуда тебе знать это.

— Я чувствую это костями.

Она фыркнула.

— Посмотрим, что ты почувствуешь, когда положишь глаз на другую женщину.

Он вздрогнул, словно она ударила его.

Это была только доля мгновения, но она была женщиной и она получила долю его магии. Она смотрела на него и знала.

— Ты уже сделал это. Так?

Он видел совершенную абсурдность этого. Они не могли больше быть любовниками. У нее был муж, сын, целый мир. У него была одна ночь, чуть больше, чем сговор шлюхи. И он не мог сказать ни слова.

Она бросила в его молчание:

— Кто она? Ты не мог подождать хотя бы… как ты мог… кто она?

— Марджана.

Это заставило ее остановиться. Она не ожидала правды, даже от него. Не так скоро.

— Марджана?

— Ассасинка.

Она засмеялась.

— Ты шутишь.

— Нет.

— Но как в мире… — Она поняла. — Она такая же, как ты. Она… как… ты…

— Да.

— Боже, — произнесла Джоанна. — Это больно. — Она прижала руки к боку, ниже сердца. — Это больно, как ожог.

— Не так ли?

Она не вздрогнула. Она даже пыталась засмеяться.

— Неудивительно, что ты так великодушен.

— Я мог бы справиться с этим сам.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказала Джоанна. И, чуть помедлив: — Значит, это правда. То, что говорят люди. Она обратилась против своего господина. Она сделала это ради тебя, ведь так?

— Она сказала, что нет.

Джоанна покачала головой.

— Конечно, ради тебя. У нее есть гордость. Я сказала бы то же самое; и сделала бы то же самое. — Она снова помолчала. — Она так прекрасна, как говорят?

— Прекраснее.

Джоанна улыбнулась с болью; вышла почти гримаса.

— Я никогда не видела ее. Она ревнива, не так ли? Иначе она не промахнулась бы.

— Можно подумать, что ты знаешь ее.

— Я знаю себя.

— Это ничего не меняет.

— Нет, Нет, не меняет, правда? Ты женишься на ней?

— Я покинул ее.

Зубы Джоанны сошлись со стуком.

— Ты сделал — что?

— Она правоверная мусульманка. Она отвергает все, во что верю я.

— Я сомневаюсь в этом.

— Я не могу простить ее за то, что она убила Герейнта и Тибо. И ранила тебя.

— Вот так, — сказала Джоанна. — Если бы ты совершил убийство, было бы легче. Женщины приучаются жить с такими вещами.

Он посмотрел на нее, прищурившись. Кажется, она не подшучивала над ним. Определенно, она не питала любви к ассасинке; и сердце ее ныло оттого, что он обратил взгляд на другую, так скоро, прежде, чем он мог узнать, что она покинула его.

Он гадал, как это получается у мусульман. Марджана, мусульманка, была ревнива столь яростно, как только может быть ревниво живое существо. Джоанна была менее склонна к убийствам, но и она не намеревалась делиться им.

Быть может, мужчины не знают и не заботятся о том, чтобы спрашивать. Для этого полезно держать женщин в гаремах и учить их покорности.

Что сделала бы Сайида, возьми Маймун вторую жену?

Снова вопросы. Быть может, ему следовало стать госпитальером и отвергнуть всех женщин разом.

Должно быть, он сказал это вслух. Джоанна запротестовала:

— Не делай этого! Ты же знаешь, как ты относишься к своему слову.

Он вздрогнул. Она была слишком рассудительна; она слишком хорошо знала его. Связать себя монашескими обетами на такой долгий срок, как его жизнь — он не мог сделать этого. Он едва перенес саму мысль об этом.

Джоанна снова коснулась его, но иначе, по-сестрински: взяла его за плечо и слегка встряхнула.

— Это не может оставаться так тяжело. Мы должны дать этому уйти.

— Мы оба?

— Все мы, — ответила она. — И Бог тоже. Я просила его об этом.

— Время от времени об этом просят все.

На миг она сжалась. Казалось, она вот-вот заплачет.

— О Боже! Я хотела бы, чтобы нам не нужно было лгать.

— Мы можем сказать правду и принять то, что последует.

Она скрестила руки на животе.

— Нет. Я не могу допустить этого. Как заплачу за это я — мне все равно. Но не мой ребенок. Господь свидетель: не мой ребенок.

Айдан склонил голову. Он тоже не мог осудить это, он тоже должен был защитить ребенка. Но…

— Нас будут видеть вместе, — сказал он. — Часто, если я хочу сделать что-то для малыша. Мы никогда не сможем сказать правду; мы никогда не осмелимся намекнуть на нее. Мы должны притворяться в совершенстве, что мы друг для друга не более чем родственники и, со временем, друзья. Ты думаешь о том, как тяжело это будет?

— Постоянно, — ответила она. Потом глубоко вздохнула, словно чтобы собраться с силами, и обняла его так целомудренно, как только смогла. — Видишь? Это возможно. Пройдет время, и это будет легче.

Он выскользнул из ее объятий, пока никто из них не сломался, и заставил себя улыбнуться.

— Быть может, так. Легче… Бог да дарует нам.

— У него не будет другого выбора, — отозвалась Джоанна.