Ярослава Кузнецова - Тьма моего сердца

— Сына? — переспросил он, — Какого сына? Ты хочешь сказать, дочь? Сарсу?

— Сына, Энери. Сына. Твоего и твоей сестры.

Взгляд Энери остановился — и обратился внутрь себя.

Я не стал разглядывать его перевернутое лицо и отошел к окну. На подоконнике, за тяжелой портьерой, прятался кувшин с лохматым осенним букетом — сентябрики и золотая розга. Толкнул раму, отворил окно пошире. Неровные стеклышки переплета бросили на рукав золотистую рябь. Люди внизу уже разошлись, только где-то за кузней надсадно лаяла собака.

— Где… он? — хриплый шепот из угла.

— У Раделя, — повторил я, глядя в окно. — По дороге мальчик схватил лихорадку. Я не рискнул везти его сюда, оставил у Раделя. Лекарь говорит, ему недели три валяться, а то и больше.

— Я не знал, — пробормотал Анарен потрясенно, — Я не знал, что у Летты был сын.

— Король-Ворон держал его в одном из пограничных фортов как своего бастарда.

— Почему он отдал его мне?

Я пожал плечами. Почему? Ответов слишком много, но все они не те. Я устал от двухнедельной дороги с Севера. Злость прошла, я хотел есть и спать. Спать даже больше, чем есть.

— Почему, Дик? Что Ворон сказал, когда отпускал вас?

— Сказал, отвези парня отцу. Тебе, то есть. Раз уж ты жив остался.

— Но… почему он это сделал? Почему он отдал его мне?

— Не знаю, Анн.

— Энери.

— Энери. Не знаю. Отдал и все. Скажи ему спасибо.

— Скажу, когда встречу.

— Не думаю, что он будет мечтать об этой встрече.

Тень донжона перечеркивала двор наискосок. На треть двор был синий, на две трети — желтый. За конюшней, на старой навозной куче, перепревшей, с торчащей бахромой соломы, стоял петух. Гордо и одиноко. Он сверкал как драгоценность — золотом и сумрачным рыжим багрянцем.

От сияния заломило глаза, я повернулся спиной к окну. Анарен Лавенг смотрел на меня через комнату. Пепельные волосы разметались по подушке, глаза, обведенные синевой, казались темными. Господи, как же он отощал! Одеяло сползло, приоткрыв чистые полотняные повязки на груди и плече. Когда я уезжал, повязки все время мокли, женщины плакали и не могли унять кровь, а Энери горел от жара.

— Когда я смогу его увидеть, Дик?

— Недели через две, не раньше. Терпи. Ты столько лет вообще не знал о его существовании.

Энери отбросил одеяло и завозился, пытаясь сесть.

— А ну, лежи! — гаркнул я.

— Лежу, лежу, — он опрокинулся обратно, тяжело переводя дыхание, — Провалиться мне, никуда не гожусь. Лучше бы ты продолжал молчать.

— Молчал не я. Молчал Король-Ворон.

Проклятье! Два года ты жил под моей крышей, Анн, и я ведать не ведал, кто ты есть такой. Как бы мне было узнать в потертом, сером от пыли и пепла наемнике Энери-Звезду — любимца женщин, идола молодежи, завсегдатая турниров, блестящего поэта и рыцаря, лорда Перекрестка и наследника трона? Преступника и мятежника, пропавшего без вести в бою под Маргерией? Когда это все произошло, мне едва исполнилось десять лет.

Но с меня и взятки гладки, сказал Король-Ворон. С Раделя тоже. Что стар, что млад, сказал Король-Ворон, один не признал изменника по молодой беспечности, второй — по старческой немощи.

А вот сам Ворон Энери узнал. И чуть не рассек его пополам в поединке. А потом потащил меня к себе в Химеру, вручил сереброволосого мальчишку и велел отвезти отцу.

Анарену. Энери-Звезде, наставившему ему рога.

Примет ли Верховный король в Катандеране мятежного сына? Да еще с внуком-бастардом? Вряд ли. Вряд ли… Пять лет войны, когда вся страна перегрызлась насмерть, мало помогают укреплению родственных чувств.

Ну, это не мне решать. Пусть решают высшие лорды, совет, короли — а мы с Раделем люди маленькие. Мы как сидели в лесах, так в лесах и останемся. Мы вон даже великих мира сего в глаза не признаем. Одичали совсем.

— Дикени.

Он похлопал здоровой рукой по постели, я подошел и сел.

— Ты теперь тоже… изменник, — он все еще тяжело дышал. — И Радель твой.

— Радель ничего не знает.

— Но у него же…

— Бастард Короля-Ворона.

— Ясно. А сам Ворон?

— А кому придет в голову обвинять в измене короля Найфрагира?

— Так или иначе.

— Анн, не надо о нем беспокоиться.

— Энери, — мягко поправил Лавенг, — Меня зовут Энери. Мне осточертело это прозвище.

— Извини. Я хочу сказать, Ворон не беспомощен.

— Он — да. А ты — нет. Ты укрыватель.

Я встал.

— Ну, вот тебе еще один изменник за компанию. Чтобы не скучно было. Выздоравливай. Я пошел спать.

Анарен Лавенг вздохнул и прикрыл ладонью глаза. Я еще посмотрел на него — на руку его, когда-то аристократично-тонкую, а теперь превратившуюся в прозрачную костлявую лапку, обмотанную узлами вен, на перстенек из белой платины, который он раньше носил на мизинце, а теперь переместил на указательный, на едва зажившую ссадину под скулой — и когда успел оцарапаться? — на длинную как у подростка шею, на перечеркнутые бинтами ключицы. На веер сияющих волос, широко рассыпанных по подушке и ничуть не потускневших от болезни.

Что-то не так.

Что-то изменилось. Я ощущал преграду между нами, стеклянную стену, невидимую, но несомненную. Я был здесь — а он там.

Но размышлять об этом у меня не было ни желания, ни сил. Я мчался сломя голову, откровенно страшась не застать Анна в живых. Теперь я хочу спать. Думать буду потом.

Отстаньте от меня.

Я зевнул, чуть не своротив себе челюсть, потер лицо и повернулся, чтобы уходить.

— Дик, — шепот Энери поймал меня у двери. — Дик. Ты не сказал, как его зовут.

Наконец-то вспомнил, любящий родитель.

— Король-Ворон назвал его Эрао. Но твоя сестра дала ему твое имя. Его зовут Анарен. Энери Эрао, вот как его зовут.

— Я добьюсь, чтобы отец узаконил его. Он Лавенг, не кто-нибудь. Побольше Лавенг, чем любой другой.

— У короля есть наследник, знаешь ли.

— Я добьюсь его признания.

— Вряд ли, Энери. Ты и без меня все прекрасно понимаешь.

— Тогда мне придется самому это сделать.

Анарен убрал руку с глаз, охватив ладонью узкое свое лицо. Он смотрел на меня, и глаза его были как две серебряные монеты. Ладонь закрывала рот, но сказанного не воротишь. Он и не собирался отказываться от своих слов.

Узаконить бастарда королевской крови может только сам король.

Я перевел взгляд на потолок, на темные вощеные балки, на провалы тени, на паутину в углах. Во дворе лаяла собака.

— Ты пойдешь со мной, Дикон Морено? Я сделаю тебя рыцарем. Я сделаю тебя высоким лордом. Я отдам тебе Этарн и Элейр.

— Иди в задницу со своим лордством, Энери. — сказал я устало. — В гробу я видел твой Элейр. Спокойной ночи.

— Сейчас чуть заполдень, балда, — Анарен Лавенг еле слышно засмеялся. — Катись в койку, ты ничего не соображаешь.

И я ушел.

Я и представить себе не мог, что вижу Энери в последний раз.