Ярослава Кузнецова - День цветения

Родные… Я все-таки сделал его, мое дело.

— Хорошо, — погодите-ка… — А ты почему здесь? Ты разве уже — вернулась?

— Да, — улыбнулась Орва, — вернулась. Я теперь здесь, с тобой. Все хорошо.

Так вот почему — лиранат, лираэнская прическа… Лираэнская одежда, правда, слегка потрепанная… Моя сестренка вернулась — не гироткой. Лираэнкой вернулась моя сестренка.

— И ты меня помнишь?

— Конечно, — вздохнула, улыбнулась печально:- Как же мне тебя не помнить?

"— Память целиком — зачем она? — Таосса усмехается, — Много лишнего. Остается только самое важное. Эхат.

— Не понимаю.

— Память тепла, Эрхеас. Память тепла. Эхат."

— Значит, они правы…

— Само собой, — кивнула Орва.

— Понимаешь, я не верил. Я думал — как человек может взять с собой память о прошлом в следующую жизнь?

— А, вот ты о чем, — тихонько проговорила Орванелл, — Да, конечно, элементарно — берешь память с собой, — и опять улыбнулась.

Сестренка, если бы ты знала, как я счастлив, что холодноземцы правы!..

Мы ведь с тобой были очень привязаны друг к другу, сильнее, чем к старшим, и чем они между собой. Всего два года разницы… Я никогда не был особым буяном, а ты… Отец говорил, что у него трое сыновей — Дагварен, я и ты. Ты верховодила в мальчишеских компаниях, Орва, ты говорила, что хочешь в следующий раз родиться в Каорене, и, если получится — мужчиной…

— Вот и Таосса говорила — что-то все равно остается. Самые сильные привязанности — их чувствуешь, и можешь даже вспомнить. А я не верил…

— Нет, все правда, — сказала Орванелл, — Что-то всегда остается.

Да. И ты вспомнила меня, сестренка, хоть у тебя теперь все по-другому, новая жизнь, она будет долгой, Сущие, пусть эта новая жизнь моей сестры будет — долгой…

— Ты не уйдешь?

— Нет, что ты. Я здесь, рядом. Все хорошо.

Хорошо, да… Вот только…

— Орванелл… я…

— Что такое?

— Я очень хочу есть. Пойдем к Варгану, а?

Попросим у него жареного мяса, хлеба и пару луковиц, а потом сбежим в поля, возьмем лошадей, и…

— А он тут принес для тебя… — Орва взяла котелок и ложку, — Давай поедим.

— Куриный бульон?

— Нет. Это, по-моему, оленина.

Мясо совсем разварилось. И никаких специй…

— Я что, болею?

— Ну да. Прихворнул немного. Давай-ка еще ложечку…

Экесс. Экесс еще не кончился. Так бывает, мы знаем. Редко, но бывает. Но это не страшно. Главное — Эрхеас остался. И мы уйдем отсюда, когда он встанет. Значит, надо посмотреть, как лучше уходить. Потому что Эрхеас не будет говорить зря, и опасность где-то есть. Опасность затаилась. Думает, мы не найдем ее. Те вессары, в глупом вессарском доме, были — не опасность. Эрхеасу было плохо, поэтому его ранили. Эрхеас не пил из нас перед дракой, не съел эссарахр. Эрхеас увидел кровь. Эрхеас не любит крови, да. И ему стало плохо. Если бы там, в глупом вессарском доме, была — опасность, мы бы не унесли Эрхеаса.

И мы ходим вокруг. Мы смотрим. Мы ищем опасность. И не находим ее. Опасность — хитрая. Но мы — хитрее. Мы все равно тебя найдем. Найдем и убьем.

Маленькая Липучка смотрит за Эрхеасом. Маленькая Липучка кормит, мажет мазью. Хорошие руки. И больше не делает глупых вещей. Она просто испугалась. Сильно испугалась, да. Она никогда не видела экесс. Она же — вессар. Вессар не знает, что такое экесс. Она думала — Эрхеас уходит. Она хотела помочь. Хотела сделать холод вокруг — снять жар внутри. Бедная глупая Липучка. Ничего, мы потом поучим ее. Поучим лечить, да. Когда экесс совсем закончится.

Я никогда не слышал, чтобы Арамел кого-то о чем-то просил, а чтобы умолял со слезами в голосе — такого даже представить себе не мог. Что там отвечал ему старикашка, из-за притворенной двери разобрать было невозможно, но я и так понимал — отказывает. Вступило же нашему капеллану! Человек исповедаться хочет, а он уперся совершенно неожиданно.

Я оглядел стремительно распухающее запястье. Это опекун мой, малость сдвинувшись после вчерашнего, приласкал. Очнулся после успокоительного, призвал к себе и давай мять и тискать, словно куклу. У меня даже внутри что-то захрустело. Еле-еле с помощью Варсела вырвался. Варсел, судя по синякам на руках, получил уже командирской ласки вдоволь, но заслонил меня грудью и вытолкал в коридор. А теперь Арамел терзал капеллана просьбами принять исповедь, а тот — непонятно почему — упрямился.

Жалко мне Арамела, но, знаете, я немного разочарован. Так сломаться… А ведь казался крепким, жилистым, прут стальной, а не человек. Не знаю… посмотрим, что дальше будет.

Из комнаты, мелко семеня, выкатился отец Дилментир с молитвенником в руках. За ним выскочил Варсел.

— Что вы делаете, святой отец, разве так можно?!

— Повторяю, сын мой, я не имею права принимать исповедь у человека, находящегося в состоянии помраченного сознания. Исповедующийся должен признавать реальные грехи, а не наговаривать на себя.

— Вы лишаете моего господина святой благодати!

— Ты ошибаешься, сын мой. Власть отпускать грехи принадлежит только Всевышнему, я же простой человек, и думаю о жизни. Сутки ложного спокойствия не стоят многих лет терзаний из-за минутной слабости. Когда твой господин придет в себя, он покается, если сочтет нужным.

— А если он сейчас умрет?

— Господь наш в милосердии своем примет его к престолу своему, и сомневаться в этом грешно.

— Грешно отказывать в исповеди!

Отец Дилментир упрямо склонил голову:

— Этот грех я беру на себя, и отвечу за него сполна.

Ошеломленный Варсел остался стоять посреди коридора. Сказать по правде, я тоже отвесил челюсть. Капеллан положил ладонь мне на плечо.

— Пойдем, Рейгред. Как твоя рука?

— Терпимо.

Он повел меня в свою каморку, где окопалась вся наша подозрительная компания во главе с вампиром. Вернее, главарем у нас как раз оказался тишайший и добрейший отец Дилментир, только что проявивший себя самым неожиданным образом. Вообще-то подобные выверты весьма попахивают ересью, однако, я уверен, Арамел, когда придет в себя (если придет), будет очень и очень благодарен маленькому священнику.

Нам открыл Летери (на всякий случай дверь держали на запоре — мало ли чего). Мы вошли и снова заперлись, и сразу стало очень тесно. У капеллана комнатка крохотная, прямо скажем, келейка. Кровать да стол, да теперь лавку сюда втиснули широкую, для Мотылька. На Дилментировой койке сидел, пригорюнившись, Имори, а Летери и нахохленный Мотылек — на лавке, почти бок о бок. Мальчишку привел инг сегодня утром, между прочим, по просьбе все того же Дилментира. "Нам нужны союзники" — заявил капеллан, и Летери расцвел. Теперь же "союзник" тайком поглядывал на экзотического гостя, но скорее с любопытством, нежели с испугом. Ребенок и с самого начала неплохо держался и даже пожал вампиру руку. Признаюсь, от Иморева мальца я такой широты взглядов не ожидал. Прислуга вон до сих пор друг другу про упыря страшилки рассказывает.