Ярослава Кузнецова - День цветения

— Прекрати. Я все объясню.

— А ты еще по совместительству суфлер. Подсказываешь из темного угла.

— Арамела отпустили вовсе не для того, чтобы он устраивал над тобой экзекуции.

— А провалившийся побег, на который ты меня так усердно толкал, просто небольшая издержка воплощенного замысла. Карнавал не обходится без оттоптанных ног.

— Помолчи хоть минуту! Дай сказать.

— Молчу, молчу. У меня роль такая — молчать и плакать. А активные действующие лица передвигают меня по сцене как манекен.

— Сегодня ночью, в крайнем случае — завтра. Вы с Имори уедете. Готовься. Скорее всего, произойдет некоторый шум, беготня, вероятно, за вами даже погонятся. Пусть тебя это особенно не пугает, но и расслабляться тоже не следует. Мельхиор все организует качественно и достоверно.

Я помотала больной своей головой.

— Перестань меня морочить, малыш. Перестань разгадывать ребусы, когда ответ очевиден. Дед сказал: "Она мне больше не нужна". Прямым текстом. Ты присутствовал. Господи, как я устала!

— Прямым текстом? Ты не слышала, что он сказал мне, после того, как вы с Эрвелом ушли. Он сказал: "С ней все будет в порядке". Так и сказал. Прямым текстом. И нечего тут принимать вид жертвы и скалить зубы.

Я снова покачала головой. Он нетерпеливо вскинул ладонь:

— Это верно, представь себе, при всех так смутивших тебя исходных. Дед отправил дознавателя прочь, потому что в самом деле не хочет ссориться с Орденом. Имори подставил я, но даже если бы и тебя схватили с ним за компанию, это тоже сыграло бы деду на руку. А Арамел — паршивая собака, его роль — проштрафится еще разочек, упустив вас с Имори. Его черные делишки никоем образом не пятнают Орден. Наоборот, среди братии найдется кто-нибудь, кто скажет Мельхиору спасибо за Арамелову кровь.

Отвратительно. Во рту стало горько, захотелось сплюнуть. Рейгред сидел на корточках передо мной, поигрывая кинжалом.

— Есть такой закон в политике, — сказал он, чуть помолчав, — Закон Малой Крови. Мне дед рассказывал. Арамел был из тех, кто помог Эстремиру подняться на место Первосвященника. Поэтому Арамел обречен. Рано или поздно Эстремир должен был от него избавиться. Оказалось — рано. Арамел сам приблизил свой срок.

— Рейгред, как ты… спокойно… ноги вытираешь! А ведь он был твоим наставником!

Голубые глаза затуманились. Рейгред положил на ладонь нераскрытый кинжал и прижал его к щеке.

— Нет, Альсарена. Я не вытираю ноги. Ни в коем случае. Наоборот. Я уважаю этого человека. Я, знаешь ли, даже восхищаюсь им. Он умеет достойно проигрывать. Он ведь прекрасно осознает, что Мельхиор приготовил ему. И он сознательно, трезво идет на это. Не тешит себя беспочвенной надеждой, не таит злобы, не жаждет отомстить. Сие — настоящая ответственность, Альсарена. Настоящая сила, — мальчик усмехнулся, прикрыв нежные, как лепестки, веки, — А я, грешным делом, решил — сломался наш Арамел, прут стальной… Черта с два, — и еще раз, с напором, со сдержанной яростью в голосе, — черта с два!..

Мы помолчали. Головная боль откатилась куда-то в затылок и на время присмирела. Однако странное напряжение, похожее на невероятно растянутую во времени судорогу, отпускать не собиралось.

— Холодно здесь, — поежился Рейгред, — до костей пробирает. Пойдем в дом.

А ведь я уже как-то сжилась с мыслью о близкой мучинической кончине. Парадокс — но эта мысль меня поддерживала. Теперь же, с братниной подачи, перед внутренним взором снова замаячило беспросветное тусклое существование. Ровное болото на пороге зимы, трясина, подернутая ледком, непроглядная топь, слякоть. Бессмараг — смысл жизни, мой фетиш, мой идол — оказался почему-то не привлекательнее кочки на ровном месте. Маленькой болотной кочки с ее седой осокой, шаткого островка для лягушек. Горизонт стремительно сужался, его заслоняли, толпясь и колеблясь, бестелесные, безгласые сумеречные тени. Узнаваемые немедленно. Неотступные, терпеливые. Немой укор. Мои мертвые. Ожидающие меня.

Неотступно и терпеливо.

Стуро! Стуро, отзовись!

Где ты?!

Не пустили ко мне отца Дилментира. Да и занят он, отец Дилментир-то — убиенных наших отпевает. А завтра их, убиенных то есть, земле предадут. Просил я передать господину Мельхиору, чтоб с хозяином проститься дозволили… Не дозволили. Оно и верно, ежели со всех сторон поглядеть — кабы ты, Имори, долг свой телохранительский как следует соблюдал да про колдуна про Альсарениного сказал бы, как сам услышал, не убил бы мститель проклятый хозяина. И молодого господина Майберта не убил бы, и господина Улендира, и Сардер бы жив остался…

Четыре жизни человеческих на мне, Господи, из-за молчания моего оборвавшихся. Предатель я, Господи, дважды предатель. Хозяина предал, долгу изменил — чтоб клятву выполнить, чтоб Альсарену, золотко, оберечь, да только и клятву нарушил, и Альсарену не сберег. Коли уж молчать взялся, так и молчал бы до конца — ан нет, все выложил, да добро б — господину Палахару, а то ведь — отцу Арамелу, кальсабериту в ошейнике…

Одна надежда теперь — на молодого господина Рейгреда. Уж вот кто все, как следует быть, устроит. И сопровождающего для Альсарены и Мотылька подыщет, есть же верные люди, и отправит по-тихому, чтоб никто не узнал… Ты-то, друг, прикрытием им сработал. Не всерьез же молодой господин Рейгред тебя, замаранного, за лошадьми в конюшню послал. А, небось, пока тебя хватали да в холодную сажали, другой сопровождающий, настоящий, лошадок-то и вывел. Разве не так? То есть, господин Мельхиор-то, конечно, знать будет, да вид сделает, что все мимо него идет, своим, значит, чередом. И уедет золотко мое, в Бессмараг свой, куда душенька рвется, да дом родимый не пускает… Нету больше дома Треверров, Альсарена, золотко. Перебили Треверров. Поезжай, золотко, в Бессмараг, дальше учиться будешь, да хоть бы и за деньги, есть же у них с Мотыльком наследство Сычово. Всамделишной марантиной станешь, Альсарена, детонька моя дорогая, люди к тебе за помощью… Да и Мотылек ужо найдет занятие, чтоб и душу занять, и руки…

Вот бы славно было, ежели б они, Альсарена с Мотыльком, и Летери моего с собой взяли… И чего ему в женском монастыре делать-то? Хотя что это я — жил бы в Узле Косом, в Бессмараге бы трудился во имя Единого, парень у меня справный, работы не боится… Но — не судьба, видать. Я ж его к Радваре не просто так отправил, с известием-то, которое все одно к завтрему новостью быть перестанет. Радвара — тетка умная, сразу смекнет, что не след парню в Треверргар возвращаться, покуда не уляжется все. И, что с зятем с ее станется — тож смекнет. Говорю же я — умная она, Радвара-то. И уж внука, кровиночку, обережет, чтоб гнев господина Мельхиора его по касаетльной не задел, а то ведь о стену расплющит, и не заметишь… А Альсарена с Мотыльком уедут тем временем, конечно. Да Летери мой и сам бы с ними так и так не отправился. Он у меня ответственный, парень, то есть. Он же не знает еще, что батьки у него нету больше. А без меня — куда б он поехал, даже если с "госпожой своей Альсареной"?..