Николай Басов - Игра магий

Удар приземления был не очень жестким, да и сама Нашка весила всего лишь стоунов пять, не больше, но для верности, чтобы не растянуть мускулы и сухожилия ног, она еще дважды перекувыркнулась через плечи, превратив этот свой соскок со стены арены едва ли не в превосходное парение и разом оказавшись за спиной троих верзил-гладиаторов, в полудюжине шагов от крайнего из них.

Он даже сделал идиотский выпад, то ли угрожая, то ли ободряя себя, и раскрылся до такой степени, что Нашка не сумела удержаться. Она взмахнула рукой, бросая кинжал, который коротко просвистел по воздуху и с тихим, едва слышимым хрустом вошел врагу в шею, чуть сбоку от горла, как раз туда, куда она и метила, перебивая — если судьба и старые боги будут на ее стороне — яремную вену этому дурачку.

Он даже не понял, что произошло. Все еще замахиваясь на нее для второго декоративного выпада, он сделал шаг. В своем сне Нашка прекрасно увидела — а может, так и было, когда все происходило в настоящей-то жизни, чуть менее полугода тому назад, — его безумные глаза в прорезях кожаного шлема выкатились из орбит… А затем ноги у него стали подкашиваться, и он с удивлением попытался взглянуть, что же там, с его ногами, не так, почему они не слушаются… И лишь после этого он грохнулся на арену, в облаке мелкого песка перекатился на спину, попробовал поднять руку, чтобы выдернуть нож из шеи, но так и не донес ее до рукояти, потому что клинок вошел неглубоко и выскочил от его падения из раны. И тогда кровь полилась почти так же бурно, как и местная проклятая река, сразу же впитываясь в песок или мгновенно высыхая под этим солнцем.

Двое других гладиаторов бежали к Нашке что есть силы, они видели, что она безоружна, и хотели расправиться с ней как можно скорее. То ли и впрямь чувство казарменного товарищества требовало от них отомстить, то ли на товарищество это им было плевать, но они хотели скоренько так избавиться от последней живой противницы… Просто стремились вернуть себе ощущение безопасности…

Только Нашка им не позволила. Одним рывком, так что не все зрители заметили эту ее пробежку, она добралась до трупа Маршона и, как показалось почти всем вокруг, даже не наклонившись, подхватила его гладиус, мало приспособленный для броска, но отлично подходящий, чтобы блокировать близкие удары. Она еще оглянулась, пробуя определить, где лежит ее распоротая предводителем гладиаторов сеть, но решила с ней не возиться. У нее появилась идейка получше, хотя Нашка и не была уверена до конца, что справится с ее исполнением.

Она добежала до второй в их труппе женщины, до Натурки, и выдернула у той из кожаного мешочка, отброшенного на спину, три коротких дротика. Древко у каждого из них было всего лишь в ярд длиной, и кому-нибудь они могли показаться смешным, совсем не грозным оружием — кому угодно, вот только не Нашке. А еще она, запустив руку в мешок поглубже, вытащила свое самое любимое угощение для таких, как эти вот — тяжелые и сильные громилы-гладиаторы, — шестиконечные звездочки, отточенные до остроты лезвий брадобреев для богатеньких, такие, которые далеко на востоке называются сурикенами. Разумеется, сейчас из-за меча, дротиков и сурикенов она не могла двигаться так быстро, как хотела бы, но не это сейчас было важно…

Сейчас Нашка уже довольно плохо помнила, что же случилось в доме богатеев, перед тем как ее с руганью и безжалостными тычками, почти ударами, отправили на конюшню, чтобы пороть. Кажется, она плеснула кому-то из гостей вино в морду или вовсе рассекла красиво пущенной тарелкой лоб… В общем, это было давно.

Можно было только подивиться тому, что ее тогда не добили, не запороли до смерти, скорее всего, она выжила из-за возраста. Все-таки даже у тех, кто привык убивать кнутом, тщательно обрывая кожу и мускулы, высекая искры крови из живого еще тела, на детей рука поднималась труднее. Вот оружием детей убивать было бы просто, да и жар боя в таких прямых и быстрых ударах до смерти сказывался, наверное. А пороть, убивать медленно и трудно — это совсем другое. К тому же всегда кажется, что прямой угрозы ребенок не представляет.

Так или иначе, Нашка выжила и после порки, хотя шкура у нее на спине сползала раза три кряду, все никак не приживалась на разорванных, истерзанных в кровавую кашу мускулах. Зато ее продали в гладиаторский гимнасиум, где сначала заставляли прислуживать бойцам, а затем, когда она уже на удивление обжилась среди этих грубых, обреченных на смерть, по сути уже считавшихся мертвыми существ разных рас, с разной техникой боя, стали всерьез тренировать. И тогда же выяснилось, что она не станет гладиаторской волчицей, шлюхой, должной ублажать всякого за скудную похлебку или остатки каши и стакан вина, которыми кормили в казарме, и вполне способна за себя постоять.

Почти незаметно для себя и для остальных Нашка совершенствовалась и училась — жестокости и милосердию, злу и добру, сражению и дружбе, отступлению, уверткам, убийству и желанию жить.

Одного она не смогла понять — почему приходится убивать не за еду, а для потехи каких-то остолопов. Но со временем она привыкла и к этому, чего уж там, мир был устроен именно таким образом и не иначе, этому приходилось только подчиниться.

Второго из противников она убила на удивление быстро, еще удачнее, чем у нее получилось с первым, которому она броском воткнула нож в шею. Этот второй идиот был без шлема, то ли потерял, то ли изначально решил обойтись без него. Он шел, прикрывая от солнца лоб и глаза левой рукой, а правой подготавливал нагинату для далекого выпада, придерживая ее за дальнюю от наконечника треть древка.

Это был хороший прием: если броситься вперед и распластаться в воздухе, можно было существенно увеличить привычную дистанцию поражения. Некоторые даже неплохие бойцы на такую незамысловатую атаку всерьез ловились и умирали, получив четыре-пять дюймов стали в грудь, живот или сбоку, под ребра. Нагината тем и отличалась от чрезмерно плоского протазана, например, что при умелом обращении, когда в ране ее успевали еще и повернуть, почти всегда приводила к очень опасным ранам. И почти всегда, Нашка отлично это знала, такие раны вызывали обездвиживание противника, какой бы волей ни обладал боец, как бы ни рвался еще продолжать бой. А в крайнем случае можно было подождать, пока после такого удара враг ослабеет, и тогда без труда добить его.

В общем, этот второй из местных так и рассуждал. Но он не учел, должно быть, показавшегося ему странным разворота Нашки, когда она вдруг, вместо того чтобы замешкаться, перекладывая дротики в правую бросковую руку, швырнула все три дротика вперед левой, а потом — мерно, как бывает только во сне, уронив меч из правой ладони, вдруг бросила из-за головы два сурикена подряд. Бросала она их в вертикальном вращении. Одна из звездочек, несмотря на то что Нашка так ловко отвлекла противника — и одновременно летящими дротиками, и даже, как она надеялась, падающим из руки мечом, — прошла слишком высоко и попала в затянутую в кожаный доспех брюшину. Это был бы неплохой бросок, если бы на противнике не было доспехов. Но сейчас кончики шестигранника лишь воткнулись в крепкую кожу на пару-тройку линий, толщину которых по традиции все солдаты мира определяли минимальной толщиной лезвия, пригодного для того, чтобы разрезать мускулы противника и при этом не согнуться. Ну в общем, линия — она и есть линия. Зато второй сурикен оказался именно там, где Нашка надеялась его увидеть. Всей плоскостью своей он вошел в мускулы с внутренней стороны левого бедра противника. Именно там, чуть выше колена, ближе всего к коже проходила широкая, очень толстая вена.