Екатерина Шашкова - Цвет моих крыльев

В глазах мужчины что-то блеснуло. И он сразу же метнулся прочь из комнаты, а Хозяин, словно решившись, прижал меня к себе. Я уткнулась лицом в его грудь, в этот проклятый воротник и все-таки разревелась. Слезы, копившиеся всю ночь, лились сплошным потоком и кончаться никак не желали. Впрочем, я не больно-то старалась их остановить.

– Ну что ты, эльфеныш? – прошептал Муллен, рассеянно поглаживая меня по спине. – Ведь главное, что ты жива!

– Ничего вы не поняли! – сквозь слезы прорычала я. – Вы опять ничего не поняли!

– Все я понял, – вздохнул он. – Я вообще понятливый. Но для меня… понимаешь, для меня… Так вот, для меня важнее всего, чтоб с тобой ничего не случилось. С тобой и с Тьярой! И плевать на остальных, понимаешь? Вы мне важнее всего остального мира! И даже важнее всех миров!

– Так вы меня все-таки любите? – всхлипнула я.

– Конечно, я люблю тебя, доченька. У меня же есть сердце… что бы там по этому поводу некоторые ни говорили.

Пока Кьяло внимательно осматривал опустевшую комнату эльфы, Рисса стояла в дверях, демонстративно скрестив руки на груди. Она так и не поняла, что берсерк стремился найти, и только глубокомысленно фыркнула, когда он полез под кровать. И крайне удивилась, услышав оттуда радостный вскрик:

– Так я и знал!

– Что? – не выдержала мавка.

– Сейчас покажу! Будь другом, кинь мне какую-нибудь плотненькую тряпочку.

Тряпочек в обозримой близости не наблюдалось, пришлось сдернуть со стола скатерть. Снежно-белую и явно недавно стиранную. Рисса поморщилась, представив, во что она превратится, побывав под кроватью, но если уж так надо…

После непродолжительного сеанса шорохов и шуршания, Кьяло выполз наружу, сжимая в руке нечто замотанное в ткань, назвать которую чистой теперь не смог бы даже портовый нищий. Берсерк тоже был в серо-бурой пыли, с ушей свисали густые лохмотья паутины, но на лице сияла улыбка.

– Значит, она точно скоро вернется. Без этого надолго не ушла бы.

– Без чего? Ну не томи, показывай уже, что нашел?

– Любуйся! – Парень отогнул край материи, и мавка увидела приметную «крылатую» гарду.

О боги, какой же растяпой надо быть, чтоб хранить боевой клинок под кроватью! Тем более такой клинок! И ножны она к нему так и не подобрала.

Только вот если меч валяется здесь, а его владелица где-то бродит, то получается…

– Так она что, без оружия убежала?

– Выходит, что так. – Улыбка разом сползла с лица Кьяло. Берсерк настороженно покосился в сторону окна и нервно сглотнул. – Если еще и этот конь недоделанный с собой ничего не взял, то я их обоих поубиваю, как только вернутся. Пошли!

– Куда?

– К Флаю! Убеждаться, что он болван!

Убедиться оказалось несложно. Дверь была незаперта, меч обнаружился висящим на стене, а кинжал красовался в оконной раме. Причем засел он там так крепко, что вытаскиваться упрямо не пожелал.

Следующей точкой спонтанного ночного марш-броска послужила конюшня. Точнее, Глюк, мирно дремавший в стойле. Ему, кажется, было совершенно наплевать на шум и беготню во дворе. Он и на друзей-то отреагировал только тогда, когда Кьяло бесцеремонно дернул его за ухо и сурово вопросил: «Где Марго?» Но о местонахождении хозяйки конь тоже ничего не знал.

– Значит, она еще и пешком туда потащилась! – вздохнул берсерк, тактично не уточняя, где находится это самое «туда».

Риссе оставалось только сочувственно кивнуть.

На самом деле она не испытывала совершенно никакого восторга от всей этой суеты и беготни. Ну пропала эльфа, и ладно. Вернется, никуда не денется. Пропала вместе с младшим Нермором? И пусть их погуляют на пару. Может, хоть разберутся в своих отношениях. А то он только на нее и смотрит, а этой остроухой недотепе лишь бы подраться и желудок набить. Воистину, некоторым девушкам нужно было бы рождаться парнями!

Однако Кьяло отсутствие остроухой беспокоило. Настолько, что он теперь стоял посреди двора и отчетливо не знал, куда себя приткнуть. Впрочем, не он один. Всем ученикам уже не раз недвусмысленно намекнули, что выходить из своих комнат не рекомендуется, но большинство все равно толпилось на улице, стремясь не упустить ничего интересного. Мавка считала такое поведение совершеннейшей глупостью, потому что из окон видно и слышно было гораздо лучше. А уж с балконов тем более.

Еще ей не нравилось торчать у всех на виду. В первую очередь потому, что на людях нужно было изображать болтливую простушку. Делать это в последнее время почему-то становилось все труднее. Хотелось молчать и думать. А еще привстать на цыпочки, ухватить великовозрастного подопечного за ухо и не отпускать, пока не пообещает сейчас же собрать вещи и вернуться в Лессу. В ту самую далекую, неисследованную, дикую Лессу, где просто живут и знать не знают о межрасовых конфликтах, о запрете на использование магии, о здешнем культе единого Бога и о прочих тому подобных глупостях. Хотелось пообщаться с сестрами, побегать босиком по весеннему лугу, затянуть веселую песню, сидя у ночного костра.

А приходилось встревоженной квочкой прыгать вокруг Кьяло и нести чушь!

– Ой, а это ведь не опасно, да? То есть если они там, в городе, всех поубивают, то к нам потом не пойдут, нет? А то я где-то слышала, что такие погромы иногда очень далеко заходят, а мы ведь не далеко, мы очень даже близко. Но ты представляешь, что если мне даже тут страшно, то каково тем, кто там? Они, наверное, завтра все будут такие злые и невыспавшиеся! И мы тоже не выспимся. А ведь завтра еще и занятия! Или их теперь должны отменить? Кьяло, солнышко, ты не слышал, про отмену занятий ничего не говорили? А то ведь должны бы, если совсем что-то серьезное случится. Вот то, что сейчас происходит, это же серьезно? Или нет? Ну, это, конечно, не так страшно, как стихийное бедствие, но…

– Рис! – глухо зарычал берсерк. – Если ты не уймешься, то я сам тебе сейчас устрою стихийное бедствие.

– Серьезно? – Мавка распахнула зеленые глазищи. – А как? Я имею в виду, это же только природное явление, разве нет? А если ты спровоцируешь бедствие, то оно будет какое угодно, только не стихийное.

Блондинка прекрасно осознавала, что нарывается. Но ругаться с ней при всех парень не посмеет. Значит, потащит в какой-нибудь укромный закуток, чтоб выяснить отношения там. И уж тогда она ему выскажет все, что думает.

Но ссоре так и не суждено было состояться.

За воротами раздался стук копыт, потом какой-то невразумительный гомон, и наконец все заглушил звонкий крик:

– Если мне сейчас не откроют, то всем потом будет очень стыдно. А некоторым даже больно!

– Верба, – облегченно выдохнул парень.

Рисса тоже невольно улыбнулась. У воительницы был какой-то совершенно непонятный талант поднимать всем настроение самим фактом своего существования.