Анджей Спаковский - Дорога без возврата

И все это — обратите внимание! — написал субъект, фабрикующий «Ведьмаков»!

Пока что субъект, фабрикующий «Ведьмаков», вроде бы признает правоту противников фэнтези, которые настаивают — повторяю вслед за Мареком Орамусом — на убожестве жанра. Согласен: жанр этот в своей массе чудовищно истощал. Однако я не могу признать правоту тех, кто утверждает, будто убожество это есть следствие того, что действие помещают в надуманных мирах, а героев вооружают мечами. Я не могу утверждать ничего иного, кроме того, что hard SF, cyberpunk и political fiction не менее убоги — в своей массе. Никто меня не убедит, якобы мир, уничтоженный войной либо катаклизмом, где каждый борется с каждым, а все вместе — с мутантами, лучше Страны Никогда-Никогда, квазифеодального мира, где каждый борется с каждым и все вместе охотятся на гоблинов. Хоть ты тресни, я не вижу, чем полет звездолетом на Тау Кита лучше, выше, достойней экспедиции в Серые Горы, где золота, как известно, нет. Взбунтовавшийся бортовой компьютер фабулярно стоит для меня ничуть не больше, чем предатель-чародей, и никакой лазер-бластер автоматически не становится для меня лучше, выше, достойней меча, алебарды или окованного цепа. А превосходство пилота Пиркса либо Эндера над Конаном, которое я охотно признаю, следует для меня отнюдь не из того, что два первых носят скафандры, а третий набедренную повязку. Что прекрасно видно, если поставить рядом Геда Перепелятника либо Томаса Ковенанта, не носящих набедренных повязок героев фэнтези.

Однако в современной фэнтези можно заметить определенную тенденцию, желание вырваться из артуровско-толки-новской схемы, жажду как бы контрабандой протащить всеобщие и важные содержания и истины, приодетые в фантастические наряды. Основная просматривающаяся тенденция — чтобы не сказать «мутация» — фэнтези носит любопытный характер: она почти исключительно домена авторов-женщин.

В фэнтези последних лет виден решительный перевес пишущих дам. Помимо несгибаемых авторов «длинномерных» саг, как, например, уже упомянутый Пирс Энтони, и пародистов, таких, как Терри Прэтчетт (Teri Pratchett), на поле боя рвется Дэвид Эддингс, выбросивший на книжный рынок последний (?) том цикла «Мэллорион» и не менее последнее (?) продолжение «Эллениума». Еще борются Тэд Уильямс и Чарльз де Линт. Роджер Желязны в тяжких потугах породил наконец последнего (?) «Амбера», а Терри Брукс (Terri Brooks) — новый «Шаннар». Остальные — а имя им легион — женщины.

Революция же началась с Урсулы Ле Гуин, которая во всем своем отнюдь не убогом творчестве совершила только одну классическую фэнтези — зато такую, которая поставила ее на подиум рядом с мэтром Толкином. Речь идет о «Трилогии Земногорья», «Earthsea» [171]. С опасной легкостью миссис Урсула вырвалась из толкиновской колеи и отказалась от арту-ровского архетипа. В пользу символики и аллегории. Но какой? Взглянем повнимательнее.

Уже сам Архипелаг Земноморья — это глубокая аллегория: разбросанные по морю острова — словно одинокие, обособленные люди. Жители Земноморья изолированны, замкнуты в себе, их состояние именно такое, а не иное, поскольку они утратили Нечто — для полного счастья и психического покоя им недостает потерянной Руны Королей из сломанного Кольца Эррет Акбе.

Одиночество и отчужденность обитателей Земноморья проявляются в факте сокрытия истинных имен — укрывания чувств.

Обнаружение чувств, как и раскрытие имен, делает людей безоружными, брошенными на произвол судьбы. Элита Земноморья, чародеи со Скалы, проходят этапы трудного, прямо-таки масонского посвящения, стремясь к совершенству — это, в частности, выражается в том, что совершенный, идеальный чародей может без труда расшифровать истинное, укрытое имя человека либо вещи и тем самым получить власть над ближним, либо материей. Но Зло — принимающее в книге ипостась геббета — без усилий расшифровывает настоящее имя Геда. Так неужто чародеи отдают науке годы только для того, чтобы суметь сравняться со Злом?

В первом томе трилогии перед нами классическая проблема Добра и Зла, есть также экспедиция — quest — героя. Но quest Геда отличается от обычных походов в Серые Горы. Quest Геда — это аллегория, это вечное прощание и расставание, вечное одиночество. Гед борется за достижение совершенства с самим собой и с самим собою ведет последний, решительный бой, бой символический — он побеждает, объединяясь с элементом Зла, тем самым как бы признавая дуализм человеческой натуры. Он добивается совершенства, признавая, однако, тот факт, что абсолютное совершенство недостижимо. Мы даже сомневаемся в уже достигнутом Гедом совершенстве, и правильно делаем. После «Мага Земноморья» следуют «Гробницы Атуана».

«Могилы Атуана» ведут нас еще дальше в закоулки психики, ведут напрямую туда, куда желает завести нас автор. Вот атуанский лабиринт, живьем взятый из архетипа, из критской лаборатории Миноса. Как и у лабиринта с Крита, у лабиринта Атуана есть свой минотавр — но это не чудовище в стиле классической sword and sorcery, которое рычит, брызжет слюной, роет землю и обрывает уши, смеясь при этом зловеще. Нет, миссис Ле Гуин достаточно разумна. Минотавр атуанского лабиринта — это сконцентрированное зло в чистом виде. Зло уничтожающее психику неполную, несовершенную, неготовую к таким встречам.

В такой лабиринт браво входит Гед, герой, Тезей. И как Тезей, Гед осужден на свою Ариадну. Его Ариадна — Тенар. Ибо Тенар — это то, чего в герое недостает, без чего он — неполный, беспомощный, запутавшийся в символической паутине коридоров, погибающий от жажды. Гед жаждет аллегорически — ведь речь идет не об Н 2О, а об аниме — женском элементе, без которого психика несовершенна и незавершённа, бессильна против Зла. Гед, великий Dragonlord, могучий маг, неожиданно превращается в напуганного ребенка — в сокровищнице лабиринта, в напоенной дыханием Зла тьме его спасает прикосновение руки Тенар. Гед следует за своей анимой — ибо должен. Потому что он как раз и нашел утраченную руну Эррет-Акбе. Символ. Грааль. Женщину.

И снова работает архетип — как и Тезей, Гед бросает Ариадну. Теперь Тенар вырастает до могучего символа, до очень современной и очень феминистичной аллегории. Аллегории женственности. Охраняемая клаузулой культовая девственность и первый мужчина, который переворачивает упорядоченный мир. Тенар выводит Геда из лабиринта — для себя, абсолютно так же, как Ариадна поступает с Тезеем. А Гед — как и Тезей — не может этого оценить. У Геда нет времени на женщину, ведь вначале он должен достичь The Farthest Shore [172]. Женская анима ему не нужна. Поэтому он отрекается, хоть и любит тешиться мыслью, что кто-то ждет его, думает о нем и тоскует на острове Гонт. Это тешит его. Как же безобразно по-мужски!