Доронин - Черный дeнь 2 40 дней спустя

Она зажгла еще одну спичку. Прошла метров двадцать в том направлении, и уже решила, что ей почудилось, когда впереди забрезжил знакомый зеленоватый огонек.

Она обходила огромные завалы из бетонного крошева. В воздухе витал сладковатый запах смерти. Они снесли всех мертвых в тупиковый тоннель, но доставать тела из-под метрового слоя бетона не было сил. Видимо, ему было наплевать на запах, раз он жил здесь. Или в его подсобке хорошая вентиляция.

Спичка погасла, осталось всего восемь штук. Надо дойти, иначе будет худо. У него в каморке должен быть и фонарь, и батарейки к нему. Это поможет ей выбраться отсюда — через лаз, которым она собиралась воспользоваться тогда. Когда он ей помешал.

Свет шел сквозь неплотно прикрытую дверь рядом с разгромленным киоском и схемой метро на стене. Она аккуратно, чтобы не скрипнуть, приоткрыла дверь, держа наготове оружие, которое ей самой казалось смешным, и оказалась в маленьком тамбуре, из которого вели две железных двери. Не раздумывая, она взялась за ручку левой.

И не ошиблась. Человек был тут, сидел за столом и, похоже, дремал. Подкрадываясь к нему сзади, она старалась двигаться неслышно, но первый же шаг по плиткам пола оказался неожиданно громким. Человек не шевельнулся. Она подошла ближе и, оказавшись у него за спиной, занесла руку для единственного удара. И тут же опустила.

Он был здесь, но это была пустая оболочка. Мертв. Странно, но она не ощутила даже облегчения. Как будто ей уже не было дела.

Едва слышный писк донесся оттуда, где застыло на стуле неподвижное тело. Она отпрянула в сторону, и через плечо покойника увидела бурую шевелящуюся массу на столе. Ее передернуло. Их было пять или шесть. Они облепили его голову как живая шапка и, отталкивая друг дружку, вгрызались в лицо, в шею. При появлении девушки они ощетинились, но добычу не бросили, уверенные в своих силах. А может, слишком жадные, они торопились съесть самое вкусное, пока не подоспела стая.

Полтора месяца назад такое зрелище убило бы ее на месте. Но медленное соскальзывание в ад, где каждый следующий круг лишь немного ужаснее предыдущего, подготовили ее. Все эти дни она жила с мыслью: «Это происходит не со мной». Поэтому и вела себя как героиня компьютерной «бродилки», которой управляешь, сидя за монитором в теплой квартире.

— Ах вы, сволочи…

Чуть раньше ей на глаза попалась швабра в углу. Серые твари, опьяненные кровью, еще не поняли, что она представляет угрозу, а на них уже летел разостланный мешок из плотного полиэтилена. В такие они паковали тела, пока живых не стало для этой работы слишком мало.

Твари брызнули врассыпную, но, по крайней мере, четыре запутались. Им и пришлось расплачиваться за всех. Она била по ним, пока писк не прекратился, а конец швабры не покрыла густая, как томатный сок, кровь.

Только после этого она огляделась. В берлоге зверя не было ничего, кроме стола, стула, шкафа из ДСП и старого матраса. Да еще в углу темнела железная бочка, служившая примитивной печью. На столе стояла газовая плитка — полировка во многих местах была прожжена. Рядом лежал фонарик, именно он давал слабый свет.

Но доскональную ревизию она проведет потом. Сначала, продолжая осмотр с гаснущим фонарем, она заглянула в комнату напротив.

Кафельные стены, чистый цементный пол, плотно пригнанная дверь. Похоже на раздевалку с душевыми. Она поежилась, несмотря на теплый ватник. Откуда-то сверху шел воздух, температура которого была градусов на десять ниже, чем в метро. А потом она заметила мешки вдоль стен, и поняла, для чего предназначалась эта комната. Холодильник. А еще она поняла, почему он держал ее в тоннельной сбойке, а не рядом с собой. Не хотел травмировать ее психику.

Она захлопнула дверь, истерически смеясь.

«А ты что ожидала там увидеть? Aнгелов, играющих на лирах?».

Это было уже не страшно. И даже неинтересно. Как в комнате страха, где точно знаешь, что вот сейчас из-за угла выскочит пластмассовый скелет с лампочками вместо глаз. Она плакала и смеялась, гадая, какие еще аттракционы приготовила ей судьба.

Затем истерика прошла, она сумела взять себя в руки и даже осмотреть ящики стола и шкафы. Как она и предполагала, еды не было. Только немного чая и солонка. Всю человеческую пищу он отдал ей. Еще, к огромному облегчению, там оказалось шесть пальчиковых батареек и десяток декоративных свечек из ларька.

Подумав, она подняла с пола пистолет, обтерла его краем пледа, которым укрывался человек. Пистолет Макарова, который она узнала по фильмам, еще пах порохом. В обойме оставался один патрон.

Настя не собиралась оставаться здесь, и уж тем более ложиться на этот вонючий матрас. Она покинет это место, как только утолит голод.

Вода в помятой кастрюле на газовой плитке быстро вскипела. Вскоре варево из грызунов было готово. Поев мяса, которое на поверку оказалось похожим на крольчатину, она взяла со стола тетрадь и с трудом разлепила страницы. Часть текста было не прочесть, но ей и не требовалось. С безразличным интересом она читала дневник мертвеца, который считал себя ее спасителем. Мертвецом он стал еще до того, как засунул ствол себе в рот и нажал на спуск.

Она вспоминала.

Сначала краски были тусклы, как на старой кинопленке. Все происходило беззвучно, что усиливало сходство с немым кино. Но постепенно картинка становилась четче и ярче, вместе с шумом и голосами наполняясь жизнью. Она поняла, что видит себя со стороны.

Она стояла одна на пустой платформе, ожидая поезда. И не важно, что от станции десять секунд назад отошел состав, в который загрузились два десятка человек, спустившихся в этот субботний полдень в метро.

Ей с ними было не по пути. Люди в этот выходной ехали веселиться в приятной компании, смотреть кино или делать покупки в каком-нибудь ТРЦ. А она доедет до конечной станции Доватора, открытой буквально пару лет назад. Там хорошо пройдется пешком и окажется у ворот старого Гусинобродского кладбища. Вход свободный, билеты не нужны.

Нет, она не теряла никто из близких людей. Во всяком случае, недавно.

Там она будет бродить по темным аллеям среди новых и старых оградок и гранитных памятников, слушать пение птиц и вдыхать воздух, наполненный эманациями забвения. Многих ее сверстников, называвших себя «неформалами», тоже влекло в такие места, но совсем иное. Они ломали оградки, выцарапывали на надгробиях матерные слова и свои имена, мочились на могилы, по-детски упиваясь своей аморальностью и вызовом, который, как им казалось, они бросали высшим силам. Таких она от души презирала. Для нее кладбище было местом отдохновения, исцеления душевных ран.

О, смиренное кладбище, как хорошо там, где нет никого. И пусть иногда, при виде свежего надгробья с молодым лицом защемит сердце… но эта боль не идет ни в какое сравнение с той, которую испытываешь в мире живых. Она жалела только о том, что в новых городах не строят фамильных склепов. Вот бы иметь такой. Хотя лежать там придется одной.