Олег Дивов - FANтастика

Существуют люди, которые дают женские имена ураганам: Алиса, Бетси, Грэйс, Джой, Ирма, Камилла, Люсиль, Катрина. Каждое из этих имен прекрасно. Каждое обладает собственным вкусом, который ложится на язык и пикантно его пощипывает, начиная с самого кончика.

В наименовании ураганов заключено глубинное понимание женской природы: самое хрупкое может оказаться самым сокрушительным из возможного на земле, и это — оборотная сторона того, что есть женщина.

Не без удивления, путем сопоставления женщины и урагана, Петр Иванович вывел их экзистенциальное сходство, а затем пришел к закономерному итогу: природа любой женщины несет в себе элемент троллиного, и притом гораздо в большей степени, чем принято считать. И уж конечно, любая женщина неизбежно будет ближе к троллю, нежели к мужчине-человеку.

Взять, например, проблему обуви. Женщины способны страдать из-за обуви. Это заложено в их природе, как и ураганы.

Сейчас, впрочем, многое попортил унисекс. Если существовало на земле нечто, что Петр Иванович ненавидел всеми силами своей нечеловеческой души, так это так называемые кроссовки и их производные. Нога погружается в них, как в могилу, и перестает быть личностью, перестает быть Ногой в высшем понимании слова: хрупкой женской ножкой, которую не сокрушить никаким шпилькам, изящной и сильной мужской ступней, закованной в ботинок, как в сверкающий доспех.

От ураганов и каблуков Петр Иванович перенесся мыслями к сезонным изменениям погоды и остановился на идее давать каждой зиме новое женское имя.

Потому что существуют влюбленности весенние, такие же эфемерные, как юность или цветение черемухи, и существует зимняя страсть, тяжелая, как лед, таинственная, как снегопад, сладкая, как разогретое вино в непогоду. Ради весенних увлечений нет смысла поименовывать весны — это все равно что составлять генеалогическое древо бабочек (проще пришпиливать их к коре — так, по крайней мере, будет наглядно); но зимняя страсть нуждается в имени и гербе, ибо зима сама по себе обладает щитом.

Эта мысль разволновала Петра Ивановича. Он принялся расхаживать по магазину взад и вперед, водя кончиками пальцев по бесценным образцам.

Движение внутри магазина было замечено кем-то с улицы. Обычно прохожие лишь скользили глазами по странной витрине и с полным равнодушием проходили мимо, но тут Петр Иванович своими хождениями привлек чье-то внимание, и дверь в магазин внезапно открылась.

Вторжение в святая святых и полный разгром стройного течения мыслей потрясли Петра Ивановича. Всем своим могучим телом он развернулся навстречу дерзкому пришельцу.

— Что?! — рявкнул Петр Иванович.

— У вас ведь открыто? — произнесли с порога полувопросительно-полуутвердительно.

— Закрыто! — заорал Петр Иванович.

— А по-моему, открыто, — уверенным тоном заявил пришелец и вторгся на священную территорию. — Позовите заведующего, если не хотите меня обслужить.

Петр Иванович смерил его взглядом. Перед ним стоял молодой человек лет двадцати, веселый и нахальный. На ногах у него болтались отвратительные кроссовки, или как там это сейчас называется.

— Наглец! — сказал Петр Иванович. — Я — владелец. Что вам нужно?

— Да так, посмотреть, — развязно произнес молодой человек. — А что, нельзя?

— Убирайтесь, — приказал Петр Иванович. Камень внутри него набух, выступил явственно, и на миг перед молодым человеком явился истинный монстр, с комковатым серым лицом, крохотными, пылающими красной злобой глазками, с гигантскими плечами и длиннющими руками.

— Ух ты! — сказал парень. — Гоблинс!

И он рассмеялся.

— Тролль! — возразил Петр Иванович, несколько задетый.

— А как вы это делаете? — полюбопытствовал молодой человек.

— Лучше сразу уйди, ты, унисекс, — посоветовал Петр Иванович.

— Ладно, мужик, чего ты распереживался, — пожал плечами парень и вышел из магазина.

Петр Иванович запер дверь. Ему пришлось приготовить себе чашку кофе с корицей, чтобы вернуться к прежнему состоянию. Но незваный гость уже спугнул его мысли. Теперь они больше не текли приятным потоком, а заскакивали в голову отрывочные, неизвестно откуда и без всякой логики.

Отилия — хорошее имя для зимы, подумал он. Но нынешняя зима еще не наступила, так что невозможно определить заранее, в точности ли подойдет ей это имя. Однако же, с другой стороны, для женщины-тролля оно подходит идеально.

Петр Иванович начал мечтать о зиме Отилии. Какой она окажется? Будет ли впрямь похожей на женщину-тролля?

И вдруг он понял: необходима шуба. Иначе никакой Отилии может и не случиться. Все прошлые зимы оставались безымянными именно потому, что он встречал их кое-как, выражаясь фигурально — спустя рукава.

«Я работал, — попытался оправдаться Петр Иванович. — Я охотился. Разве можно охотиться в хорошей шубе? Охота требует плохой одежды, такой, чтобы не жалко потом выбросить. Эти проклятые машины, — он погрозил кулаком пустоте, — очень портят одежду. Но ни одной пары обуви я не испортил!»

Он закрыл глаза и попытался представить себе будущую шубу. В далеких лесах проснулись и обреченно заметались пушные звери, ощутив на себе тяжесть троллиной мысли. «Скоро», — сказал им тролль.

Сперва нужно было выждать, чтобы закончилось лето.

Это был последний безымянный сезон в жизни Петра Ивановича, и ему не терпелось распрощаться с ним и войти в новую полосу.

Лето закончилось неожиданно, в одночасье, как это обычно и случается в Петербурге. Один-единственный дождь проложил границу между сезонами, разверз непроходимую пропасть между весельем и грустью.

Дождь этот захватил Петра Ивановича на улице. Тролль остановился, поднял голову и широко разинул рот, чтобы капли попали ему на язык. По их вкусу он многое мог сказать о том мгновении, в котором находился; а ему нравилось чувствовать себя живым, погруженным в конкретный миг пространства-времени.

Капли обожгли его холодом. Они больше не напоминали кипяченую водичку, которой пичкают хворенького, они сделались холодными, крупными, тяжелыми; в них явилось зрелое мужское начало — да только не оплодотворяющее, не семенное, а убийственное, пришедшее уничтожать. Тот невинный и беспощадный, почти детский деструктив, который заложен в природе всех бесплодных мужчин — и тех плодоносных мужчин, которые уже успешно посеяли свое семя везде, куда дотянулись, и теперь могут наконец заняться чем-нибудь интересным, для души.

Тролль догадался о близости новой волны истинного счастья. Его душа созрела для любви, и теперь он торопился приобщиться мужской жестокости.

Петр Иванович далеко высунул язык и принялся ловить все капли, какие только оказывались в пределах досягаемости. О да, сомнений не оставалось: пришел дождь-убийца и холодным мечом проложил дорогу осени.