Руфи Руф - Ля-ля, детка!

Конечное, иногда я делала плохие вещи. Принималась рыдать среди ночи — довольно громко. Или кричать. Я больше не выдерживаю. После побоев Крюгера, или после особенно отвратительной ссоры с мамой, боль захлестывает, и я начинаю кричать и размахивать руками с закрытыми глазами. Если она поблизости, у нее остаются синяки. Она, в очередной раз говорит, что никогда не простит меня, что я — монстр и подонок и между нами все кончено. Доходило до драк, удары сыпались с двух сторон, и мы обе ходили с синяками и царапинами. Бывало, я доводила ее до слез и она плакала в кухонное полотенце, или закрыв руками лицо. Она покрывалась красными пятнами в лице и груди, так что казалось ее сейчас хватит удар. А все потому, что я не могла видеть мать с лицом, искаженным ненавистью. Обезображенные черты, стиснутые до корней зубы и скрюченные пальцы рук делали ее похожей на Горгону. Она хватала меня за запястья, за плечи, шею, так что потом оставались синяки и глубокие царапины, и трясла, брызгая мне в лицо слюной. При этом она могла орать какие угодно злые вещи… Святая мадонна! Бывали дни, когда я от плохого настроения и ее грубых слов в мой адрес могла "раскрутиться". Вспыхнуть как спичка, жалея потом о самовозгорании. Начиналось все со шлепков, а заканчивалось вольной борьбой, во время которой мы хватали друг друга за волосы, били по голове и оставляли глубокие царапины на наших телах. Потом, причины ссоры казались смешными и вызывали слезы недоумения. "Как это могло случится? Как это опять произошло?". А она смотрит на меня с полными слез глазами, как будто хочет сказать: "Что же ты делаешь, сволочь?".

Но все было не так уж плохо. В другие дни, если она падала ночью в обморок, я поднимала ее и тащила до кровати. Искала нашатырь, клала компресс на голову. Готова была ее расцеловать и смешить, пока вечер не превращался в тройное ухахатывание. Вытаскивала из ее пальцев занозы, загнанные на даче и подкладывала под ноги подушку, чтобы они не так болели. Но все было неправильно. Жизнь под одной крышей с ее придурком — вот из-за чего на самом деле происходили все наши ссоры.

Она выдает мне примерно такой сценарий, если я высказываюсь в сторону Бредди:

— "Ты меня не уважаешь".

— (Я): "Давай разграничим эти вещи — уважение к тебе и то как я отношусь к Этому".

— "Нет, не разграничим! Ты должна меня уважать!"

— "Я должна уважать побои? Сломанную жизнь?!"

— "Тебе никто не мешал строить твою личную жизнь!!!!".

После скандалов, я вставала, словно мертвец из гроба, шла к ней мириться. Всегда первая делала первый шаг, просила мира и любви. Слова матери за кадром: "Света, ты хочешь того, чего не существует в природе! Той любви и дружбы, которой хочешь ТЫ, их нет!"

— "Но у других же они есть. Ты говоришь так из мести, потому что всего этого нет у тебя!".

— "Этого нет!!! Мир устроен проще. Ты зря теряешь время!".

…И все-таки… Все-таки это моя мама… и я люблю её.

Иногда она доводила меня до полубезумного состояния. До такого глубокого отчаяния и боли, что я хватала спички, зажигала их и тушила о тыльную сторону ладони. Или выбегала на балкон с намерением выброситься с него, но в последний момент тормозила, резко ударяясь о перила животом. В такие минуты я была как загнанный зверь в клетке: с зареванными глазами, раздираемая болью, ненавистью и отчаянием. И непониманием того, почему со мной так поступают. Почему не любят.

Мамина мама была удивительно доброй женщиной. Лучшее доказательство тому — Ба пролежала по больничкам лет двадцать пять с лейкозом. И до самого конца у нее было много хороших подруг, которые летели к ней, как мухи на мед. Муж — алкоголик, не богатая, не красавица, со следами иголок от капельниц, но все такая же веселая и любимая. Когда я находилась при ней, у меня было непреходящее ощущение чуда. Солнце? Это было нечто еще более чудесное! Она превращала меня в другого человека. Неудивительно, что для моей мамы бабушка была божеством. Такого же трепетного отношения она хотела от меня к себе. Но мама была другой, и я не могла выполнить ее желания. К тому же мамины взгляды и темперамент полностью отличались от моих. "Ты слишком громко смеешься! Ты скачешь, как обезьяна в лесу!". "Что ты опять одела? Цыганка Аза!". И через пятнадцать лет то же самое: "Красная помада? Волосы цвета божоле? — Проститутка!".

После увольнений меня всегда охватывала тоска. Ссоры с мамой в те периоды учащались. Последние годы мне стало еще тяжелее. Мать считала, что тот человек, в которого я влюбилась без взаимности, заморочил мне голову и довел до того, что я махнула рукой на работу. И это привело к тому, что меня уволили. Но я так не думаю. Мне просто наскучила профессия юриста, которая оказалась совсем не тем, чем я её представляла.

Может показаться странным, что я не пыталась выделиться из толпы и добиться любви и уважения. Но я хожу только в открытые двери. И не люблю ломиться в закрытые. Это не гордость. Просто насильно мил не будешь, не так ли? Мне возражает Вика — жена бывшего босса: "Ты, как те толстые американские подростки, которые хотят, чтобы их любили за просто так, но при этом не стараются выглядеть лучше и сесть на диету".

Я вдумчиво окидываю взглядом далекое прошлое. Мать расчесывает меня перед сном и внушает: "Стань такой, как вон та девочка, и тогда я буду тебя любить". Но я то знаю, что это просто отговорка. Её любовь, которую "надо заслужить" — похожа на игральный автомат: выиграть приз почти нереально. Той любви, которой мне хотелось, я не получала. Безусловной и понимающей.

Вот я и не старалась, чтобы другие "меня любили". Я была уверена, что никакие старания не дадут мне чужую любовь. Никто не любит за просто так. Недостаточно быть милой и симпатичной. Надо быть лучшей! Красивее, богаче, талантливее, моднее, раскованнее… Я думала: "Такая любовь друзей замешана на зависти, на сравнении. Это мне не нужно. А потом предпринимать усилия, чтобы тебя любили, идти на хитрости — это насилие. А с насилием какая любовь?". Это сейчас я понимаю, что глупо верить будто другие люди могут полюбить просто так. Не за внешность, не за счастье и уверенность. Я не должна была допускать, чтобы меня обижали. Не должна была запускать себя и быть в депрессии. Но так было, потому что Света верила в идеалы добра, которые гораздо чаще бывают на словах, чем в реальной жизни. Хочешь верить в идеалы, стремиться к ним? Пожалуйста. Но только не позволяй себя унижать, не давай ломать. Потому что не всегда родители — твои друзья. И уж тем более не всегда правы окружающие тебя люди. Я просто не знала, что позволив сделать себя несчастной, лишусь возможности быть любимой. Я слишком верила людям, слишком доверяла их благородству и идеальным понятиям о них. Они оказались далеко не идеальными, и теперь вся моя надежда только на себя.