Руфи Руф - Ля-ля, детка!

Вот почему меня всегда прёт, когда посторонние пытаются винить меня в моих бедах. Как объяснить им, что мне нужны не поучения — а дружба? "Если ты хочешь быть моим другом — советуй мне. Но если ты меня не любишь, если я тебе безразлична — зачем мне твои советы? У нас ведь ничего не будет".

Во мне не было жестокости, свойственной многим детям: я не унижала других из-за их внешности, роста или ума. Хотя глупых не особенно жаловала. Если мне кто-то не нравился, я держала это при себе. Не дразнила, не обзывала. Не крала чужих вещей, чтобы потом издеваться над другими. Не вырывала мальчишкам волосы, если они врывались в женскую раздевалку. Была единственной девчонкой, которая не лезла в драку, пока наши ведьмы с визгом "Иихха!" набрасывались на пацанов со щипками и когтями. Если я и дралась, то только для самозащиты, или чтобы защитить подруг от хулиганов. Потом я поняла, что девчонкам это нравится и они злорадствуют, когда меня из-за них бьют, и перестала их защищать.

Не помню, чтобы я многому научилась у матери. Вязать меня научила тётя. Готовить — тоже тётя. Краситься — подружка. Я сама в шесть лет записала себя на кружок рисования и ходила туда. Мама лишь немного помогла научиться читать (я буквально глотала книги и научилась очень быстро), да показала несколько видов швов, когда я шила платья куклам. Уборке, глажке, стирке я тоже научилась сама. Не было такого, чтобы в меня кто-то вкладывал душу, хотел передать знания. Наоборот, когда я осваивала, как вбивать гвозди, или пользоваться отвёрткой, папашка сильно бесился и не давал мне учиться. Переживал, что я буду иметь больший вес, чем он, буду лучше делать его работу. Ну и бил за это, орал и запрещал делать то, чему я хотела научиться. "Не женское это дело!", "Что ты копылишь свою мордочку!". Все эти поганые сокращения от ругательств были еще гаже чем сами ругательства. Они произносились таким мерзким тоном… Какое там — чему то научить! Вы что, смеетесь?!!

Когда он избил меня со всей силы ногами по почкам и яичникам мне было около двенадцати. Было больно встать, а все внутреннее женское хозяйство разрывалось от боли. Ах мы видите ли в бешенстве — ну надо же. Позже от двоюродной сестры я узнала версию, что мамашу наших папаш её муж избивал точно так же — ногами по женским органам. А эти сынки значит видели всё это и вряд ли реагировали.

Но знаете, что более мерзко, чем побои? Это когда после них, я слышала, как родители занимаются сексом. Нарочно я никогда не подслушивала, но ночью и рано утром такая тишина, что слышен каждый звук. Неимоверно противно. Его ночная активность возрастала именно после избиения меня кулаками в лицо, после швыряния меня об стену, после футбола с моей поясницей и бокса с моей челюстью, когда я униженная и израненная забивалась в угол или в ванную. Правда хорошо, правда как здорово?

Разные психологи пытаются мне доказать, что и меня и мою сестру наш био-родитель насиловал в детстве, только она была послушной пай-девочкой, а я — нет. Но я уверена, что такого никогда не было. Жестокие побои могут означать лишь моральную деградацию и очень слабую потенцию. Мой папаша, во время побоев и после них возбуждался — как иной раз мужик возбуждается от занятий спортом. Адреналин вместе с прочими гормонами шугает в кровь и поднимает потенцию. Поэтому импотенты и злые люди перед сексом бьют своих любовниц. Запах крови бодрит — О-ля-ля! И Опле-опп!

Физзарядка обычно включала:

— кулачное молотилово по челюсти,

— выкручивание-отрывании рук и ног,

— удары в корпус руками и ногами,

— хватание за шкирку и швыряние об пол,

— наступание ногой на мое лежащее на полу лицо… и шею,

— вдавливание в меня, лежащую, ножек табуретки… Грудная клетка, живот, руки…

А я, лежа без сна в своей комнате и думала… Как моя мама может допускать этого урода к себе? Когда он у нее на глазах так избил и так унизил меня?

Аргументы матери против развода железные. (Еще бы она лишилась материальной поддержки!).

— "Мне и так удобно".

"У меня есть помощник".

"Я не хочу оставаться одна!"..

"Ты выйдешь замуж и уедешь — заводи свою семью, я уже свою завела!"..

— "Такую уродливую, лучше бы не заводила!"

— "Заведи лучше, я посмотрю, как это у тебя выйдет!".

— "И вообще, по закону я должна заботиться о тебе до восемнадцати. Теперь я тебе ничего не должна!".

— "Ну ты и до восемнадцати не очень-то заботилась".

— "Ну и прекрасно! Делай так и дальше! Не ищи виноватых! Ты теряешь время, тебе уже тридцать. А совсем скоро (радостным тоном) тебе будет сорок!".

— "Я не доживу до сорока, я не могу быть неудачницей так долго"…

Её вечно сжатые в кулаки руки, искореженные ненавистью черты лица, стиснутые до скрипа зубы… Её слова: "Подыхай, я не люблю тебя, ты мне надоела, тебе скоро будет сорок…". И все-таки Света, сегодня этих слов уже недостаточно, чтобы умереть немедленно, не сходя с этого места.

В тринадцать я случайно отравилась арахисом. Ела его сырым, вместе с изюмом. Видно, для сохранности от гниения, его напичкали химикатами, а может, в нем было слишком много удобрений. Перед этим мы с матерью крупно поссорились. Я пошла в душ, чтобы хоть как-то утешиться, и прямо под душем меня начало глючить от отравы. Если меня и пробило на жалость к себе, так именно тогда — под действием "орешков". Я включила горячую воду, но вместо нее шла холодная. Я так плакала, что голос охрип. Пыталась петь песни, говорила как ребенок, издавала какие-то звуки, далёкие от речи. И повторяла: "Пожалуста, хоть немного горячей воды, я так замёрзла, мое сердце замёрзло, мне надо согреться. Холодная вода стань горячей!", — и плакала. Мать к двери так и не подошла.

Иногда, после особо несправедливых побоев или ссор, она во время подобных истерик подходила, и просила открыть дверь. Но её объятия и утешения были кратковременны и очень редко искренни. Она ничем не могла помочь мне, и как только болевой шок моей психологической агонии спадал, она начинала сердиться, за то, что я не могу помочь себе сама.

А я действительно не могла этого сделать. Сначала я была очень счастлива в дружбе, а потом безумно одинока. В те же тринадцать я выла у себя в комнате, слушая веселую гульбу у себя под окном. Круглое зеркало на полу — в роли луны, заляпано моими слезами. Все компании собирались исключительно под моим балконом — рядом с огромным деревом. Удобное место… А я должна была слушать шутки и смех, заигрывания и отчаянные визги девиц, которых тискали пацаны. И так каждый вечер! Каждую ночь! Это был кошмар. Мне было не с кем даже поговорить, не то что пойти гулять. Зато компания за окном веселились до утра! Я думала о самоубийстве, но все еще не решалась на него.