Веда Корнилова - Эрбат. Пленники дорог

— Люди — не черви! В моей стране человеческая жизнь ценится куда выше, и к людям относятся с куда большим уважением, чем на вашей родине. Впрочем, достаточно слов, тем более, что вы не хотите меня понимать… Пока что я предлагаю вам самой выбрать место своего дальнейшего проживания. Вы можете или вернуться на свою горячо любимую родину, о которой так тоскуете, или же поселиться в одном из отдаленных от столицы поместий моей страны, и проживать там со всем возможным комфортом и почестями, соответствующими вашему званию. Но, в таком случае, вы обязаны будете раз и навсегда забыть о своих бесконечных интригах. Если они будут продолжаться, то вам предстоит замаливать грехи в монастыре Раскаявшихся.

— Да как ты осмеливаешься предлагать мне подобное! Никогда, ты слышишь, никогда я не покину свой дворец! Он принадлежит мне так же, как и…

— Вообще-то это мой дворец — от того, как были сказаны эти слова, у меня в испуге екнуло сердце. — И моя страна. И в данный момент ваша жизнь также находится в моих руках.

— Неужели ты считаешь, что я поверю в твои угрозы? Я — дочь великого Владыки! И что бы ты ни говорил, какое бы бумажонки ему не посылал, Владыка всегда будет стоять за меня горой! И ты прекрасно знаешь, на что способен мой отец в гневе! Если считаешь, что государственные интересы он поставит выше оскорбления, нанесенного тобой его дочери, то ты совсем не знаешь настоящих южных Владык! Стоит мне только написать своему отцу о твоих подлых намерениях в отношении меня — и вы в тот же момент перестанете быть союзниками! Тебе что, нужна война с Югом?

— Не напомните ли мне, уважаемая, сколько на сегодняшний день лет вашему почтенному отцу? Если не ошибаюсь, его возраст приближается к восьмидесяти годам. Не спорю, по меркам южных стран ваш отец невероятно долго удерживает власть в своих руках, по-прежнему очень умен и крайне деятелен, но, увы, быстротекущие года куда сильнее любого из нас. Всем известно, что в последнее время здоровье Владыки серьезно ухудшилось. На вашей родине сейчас начинается чуть ли открытая свара между желающими сесть на трон после возможной смерти вашего достопочтенного отца. А если учесть, сколько сил и здоровья он тратит на то, чтоб сохранить свою власть, то любому понятно, что ему сейчас ну никак не до вас, вместе с вашими бедами и жалобами, в которых большей частью виноваты вы сами. Интересно: а вы сами помните, сколько дочерей имеется у вашего отца от его пяти законных жен? Причем я имею ввиду лишь тех из его дочерей, что еще живы? Их что-то около полутора десятков, или вроде того… И разве сейчас, во время почти беспрерывно идущих покушений на власть вашего достопочтенного отца, ему есть дело до одной из этих дочерей? Вы не оправдали его надежд, и больше не интересны великому Владыке. Я, как возможный союзник, для него куда важнее.

— Да как ты осмеливаешься…

— Знаете, после смерти моего царственного отца, а вашего мужа, дабы сохранить о нем светлую память и должное почитание, мне меньше всего хотелось портить отношения с матерью моего будущего сводного брата, так же как и с самим братом. Очевидно, мое доброе отношении к вам вы приняли за нерешительность и мягкотелость, и именно оттуда и проистекают многие беды… Не будем сейчас вспоминать о взаимных претензиях друг к другу — их за эти годы накопилось немало. Однако сейчас вы полностью перешли грань дозволенного. Так что даю вам три дня на раздумья о своей будущей судьбе и принятия решения о месте вашего дальнейшего проживания. С этой минуты можете начинать собирать свои вещи. Все! — Правитель поднял руку, предупреждая готовую просто — таки взорваться от злости женщину. — Разговор окончен. Больше ничего как от вас, так и про вас я слышать не желаю. Крики, шум, проклятия и прочие шумовые эффекты вам сейчас не помогут. Я принял решение, и пересматривать его не намерен. Если же вы откажетесь покинуть мой дворец добровольно, то я своим указом отошлю вас в монастырь Раскаявшихся, тем более что именно туда, на мой взгляд, вам следовало отправиться лет двадцать пять назад. Кто знает: может, тогда и принц Паукейн, оказавшись с детства на воспитании других людей и не находясь постоянно под вашим тлетворным влиянием, вырос бы хорошим, уважаемым человеком, достойным своего высокого звания. А теперь я попрошу вас удалиться отсюда, и до принятия вами окончательного решения о своей дальнейшей судьбе не покидать своих апартаментов.

Пошипев нечто на незнакомом мне языке, женщина в бешенстве рванула четки. Оборвалась нить, черные жемчужины посыпались, и, как живые, заскакали по гладкому полу. На секунду задержав на мне взгляд, полный ненависти, мать принца Паукейна, не владея собой, выскочила из комнаты.

— Подберите жемчуг — бросил Правитель, и двое стражников бросились собирать крупные жемчужины, отливающие дивным матовым светом. — Отнесите казначею рассыпанные четки, и передайте ему, что я велел оформить их для немедленной передачи в казну.

— Простите, Ваше Величество, но если…

— Она ничего не скажет, особенно после того, что осмелилась бросить мне перед уходом отсюда. Это чересчур даже для нее… На ее родине за такие слова без жалости убивают! Так что этот жемчуг сейчас уже не принадлежит ей, и ему самое место в казне. Мой покойный отец в свое время за эти четки отдал целый двухпалубный корабль…

Когда за стражниками закрылась дверь, Правитель осмотрел на меня.

— Теперь вы. Подойдите поближе.

Я сделала несколько шагов, и оказалась почти напротив Правителя. Нас разделял только стол. И хотя голос и взгляд Правителя был, как и прежде, суров и холоден, но я готова была спорить, что он сердит на кого угодно, только не на меня.

— Так, что тут скажешь… — глаза Правителя неулыбчиво смотрели на меня. — Я ознакомился с вашим делом. Весьма неприятная история, и, прежде всего для вас. Надеюсь, вы знаете законы нашей страны, и должны представлять возможные последствия лично для вас. Однако прежде чем вынести окончательное решение о вашей судьбе, мне бы хотелось получить еще кое — какие дополнительные сведения. Позовите сюда князя Айберте и его родственницу.

Снова открылась дверь. Я скосила глаза и увидела, что в кабинет вошли двое: муж Эри и тетушка Тай. Если на лице князя было написано только раздражение, то, в противоположность ему, вид у тетушки был не столь бодрый. Да оно и понятно: чует кошка…

— Князь Айберте, — заговорил Правитель — Вы, как мне передали, уже несколько дней безуспешно пытаетесь попасть ко мне на личную беседу. Прошу меня правильно понять, я все эти дни был очень занят. Можете излагать ваше дело.

Муж Эри заговорил недовольным голосом, в котором были заметны сердитые нотки: