Вера Семенова - Чаша и Крест

— Тогда хорошее настроение нам точно гарантировано, — прорычал Берси, нашаривая рукоять шпаги, лежащей рядом с ним на скамье.

Комната постепенно заполнялась проникавшими через дверь гвардейцами. Женевьева невольно отступила назад, и Люк быстро сунул ей шпагу. В окнах помимо торчащих мушкетов также виднелись малоприятные физиономии.

— Если я вас правильно понимаю, — несколько церемонно произнес Шависс, — вы намереваетесь оказать сопротивление?

— Ты еще в этом до конца не уверен, гвардейское пугало?

— И вы даже не хотите выслушать послание, которое вам передал его светлость Морган?

— Катись ты со своим посланием, — пробурчал Берси, придирчиво пробуя клинок на остроту.

— Почему же, — неожиданно спокойно вмешался Ланграль, поднимаясь. — Мы будем счастливы узнать, что нам просил передать его великолепие.

— Ему крайне прискорбно, что истинный цвет круаханского дворянства сам ставит себя в такое положение, когда изгнание остается единственным выходом. Поэтому он готов, помня о ваших прежних заслугах и о величии вашего рода, готов даровать вам полное прощение и возможность вернуться в Круахан.

— У тебя есть своя норма вранья на день, которую надо выполнить?

— Вы можете мне не верить. Но вот указ, подписанный рукой его светлости.

Шависс вытащил из-за обшлага свернутую бумагу.

— Ха! — восклицание Берси выражало смешанное недоверие и восторг.

— Условия? — прервал его спокойный голос Ланграля.

Шависс опустил тяжелые веки.

— Вы обязуетесь забыть, что когда-либо были знакомы с объявленной вне закона Женевьевой де Ламорак и клянетесь никогда не пытаться узнать о ее судьбе.

— Соглашайтесь, — быстро сказала Женевьева, делая шаг вперед.

— Да раздери меня… — начал Берси и замолчал. От Женевьевы не укрылось, что оба они одновременно посмотрели на Ланграля. Как всегда, во всех сложных делах решение оставалось за ним.

— Я согласен, — медленно сказал Ланграль, поднимаясь. Шависс сделал удивленное движение. — Я согласен, что у графини де Ламорак могут быть причины испытывать неприязнь ко мне лично. Но у нее нет права при этом обижать всех нас.

Женевьева прижала руки к горлу, пытаясь что-то сказать.

— Вы понимаете, что тогда ждет всех вас?.

— Мы понимаем, — неожиданно радостно заявил Берси, — что нас ждет неплохая драка. И я не собираюсь ее откладывать.

— Какая жалость, — печально сказал Люк, извлекая из ножен шпагу и длинный кинжал, скорее похожий на меч. — Как раз когда я начинал чувствовать прилив вдохновения.

— Начинайте, господа, — голос Ланграля звучал еще более ровно, чем всегда. — Мы ждем.

Шависс посмотрел на него. В этот момент, чуть улыбаясь, вытащив шпагу из ножен и слегка шевельнув ею, вставая в позицию, он был особенно красив — вернее, не просто красив сочетанием правильных черт лица, густых темных волос, он был прекрасен внутренней уверенностью в себе и своим обычным ироническим спокойствием. Лейтенант гвардейцев перевел взгляд на Женевьеву. В принципе можно было даже не рассматривать пристально ее стиснутые руки и горящие глаза, устремленные на одного, единственного человека во всей комнате. Шависс легко мог понять, что означает это абсолютное безразличие к окружающим, к собственной судьбе и к внезапно появившимся противникам. Женевьева казалась погруженной в легкий сон, и было легко догадаться, кто главный герой сновидения.

— Вперед! — прохрипел Шависс, свирепея. — И не затягивайте, быстрее!

Двое самых мощных гвардейца метнулись к Женевьеве, явно избрав ее самой главной мишенью. Она проскользнула под рукой одного, пнув его носком сапога по лодыжке и распоров шпагой камзол по боковому шву, прежде чем он сообразил, что произошло. На второго ей даже не пришлось обращать внимание, он захрипел и стал оседать, стискивая руками кинжал, торчащий сбоку в шее — фирменный удар Люка.

Женевьева вспрыгнула на несколько ступенек узкой винтовой лестницы, ведущей на чердак, заняв максимально удобную позицию для обороны. Отсюда она с легкостью могла отражать попытки гвардейцев достать ее снизу, и вместе с тем прекрасно видела всю картину разыгрывающегося сражения. Берси размахивал шпагой, оскалив зубы и нанося удары наотмашь. Люк под прикрытием барной стойки метнул три кинжала из своего богатого арсенала за поясом, защищая спину Ланграля. Последний дрался как всегда хладнокровно, словно разыгрывая какую-то сложную партию, слишком сложную для противников. Двое-трое гвардейцев накатывались на него, словно волна, и отступали обратно.

Шависс, стоя у дверей и пока не стремясь вмешиваться, искусал себе губы, то выдвигая шпагу, то бросая ее обратно в ножны.

— Ну пропустите меня, балбесы, — проворчал он наконец. — Я с ним сам разберусь.

Ланграль усмехнулся, с легкой презрительной улыбкой рассматривая лейтенанта гвардейцев.

— Вас мучают угрызения совести за ваше отсутствие на Круглой площади, господин Шависс? Хотите взять реванш?

Шависс молча бросился вперед, стиснув зубы, и его атака казалась сокрушительной, но Ланграль сделал неуловимое движение кистью, и шпага Шависса вылетела из рук, заскользив по полу. Все тот же прием беспощадных, слегка измененный, но от этого не менее неотразимый. Женевьева только покачала головой. Ей раньше никогда не приходило в голову подходить творчески к урокам Эрни.

Ланграль отступил, вежливо взмахнув рукой и давая Шависсу возможность подобрать свое оружие. Лучше бы он этого не делал — тот разъярился еще больше и ударил прямо с пола, не давая противнику подготовиться. Но Ланграль снова слегка двинул рукой, и Шависс схватился за свою кисть и присел, невольно опуская клинок.

Женевьева видела все это со своей лестницы. Противники не слишком утомляли ее, и она прекрасно могла рассмотреть и отстраненный взгляд Ланграля, обращавшего на Шависса внимание не больше, чем на окружающие столы и стулья, и искаженное лицо Шависса, поднимавшегося с колен. Бенджамен даже не взглянул в его сторону, занявшись другими гвардейцами.

Никто, кроме Женевьевы, не видел, как Шависс медленно потащил из-за пояса пистолет. Щелкание курка было совсем не слышно в переполненном лязгом, звоном и криками трактире. Когда Женевьева разглядела, как сощурились в злобной радости глаза Шависса, обычно слегка вытаращенные, она поняла, что вот-вот раздастся выстрел. Дуло пистолета было направлено прямо в грудь Бенджамена. Но именно в тот момент, как Шависс дернул пальцем, лежащим на курке, Женевьева рванулась с лестницы, толкнув стоящего перед ней гвардейца и развернувшись навстречу пуле.

Резкая боль ударила ее в грудь с правой стороны. Она широко раскрыла глаза, качнувшись и сразу же пожалев о своем поступке, настолько сильной была боль. Слезы выступили у нее на глазах, и комната повернулась под ногами.