Ольга Кузнецова - Девочка на холме

Я задрала голову. Небо было сплошь испещрено звездами и казалось, будто на нем не осталось ни одного свободного места.

— Идем, Джинджер! — Дядя Рей замахал мне рукой с порога дома. — Еще успеешь наглядеться. С чердака открывается просто-таки потрясающий вид на всю округу!

Нехотя оторвавшись от великолепного зрелища, я засеменила вслед за дядей. В доме было все по-прежнему, еще таким, каким я помнила эту неменяющуюся обстановку с детства: пропахшая нафталином мебель в бордовых чехлах, редкие запылившиеся торшеры и стены с облезлыми обоями, которые сверху сплошь были обклеены постерами из популярного на западных территориях журнала "Настоящий ковбой". Вот мужественный фермер — по стереотипу — немытый, небритый — непринужденно хватает быка за левый рог, при этом лениво улыбаясь в камеру. А вот маленькая ковбойка с волосами цвета соломы, заплетенными в две тугие косы, в широкополой шляпе, которую она наверняка стащила у мужа; она стоит, широко расставив ноги и уперев руки в бока, — позади нее толпится целая орава ребятишек — чистые копии своего "отца" с предыдущего постера. Остальные картинки выполнены в точно таком же духе: бравый ковбой и его не менее бравая жена с еще не менее бравыми ребятишками. Сюжеты же варьируются от примитивно-бытовых до самых нелепых (ковбой пожимает руку президенту). Я всегда удивлялась, где "Настоящий ковбой" брал идеи для своих номеров, ведь журнал выходит уже около тридцати лет и по-прежнему не теряет своей актуальности.

На столе стояла чашка с недопитым чаем, от которого все еще поднимался робкий дымок. Из этого я заключила, что Луи все еще в доме и просто бродит где-то поблизости.

— Можешь подниматься в свою комнату — я пока схожу за твоими вещами, — сказал дядя и вышел на улицу.

Я поднялась по старой лестнице с широкими ступеньками, сделанными из какого-то причудливого темного дерева, и направилась прямиком к двери в самом конце коридора. С последнего Рождества здесь ничего не изменилось, и даже дверь, едва я к ней прикнулась, все так же угрожающе заскрипела.

Но вот в комнате, к моему глубочайшему удивлению, произошли просто-таки кардинальные перемены: были поклеены новые обои — цвета слоновой кости, но немного грязноватого оттенка, с редкими крупными рисунками в виде маковых цветов; была поставлена новая кровать — не такая большая, как у меня в Мельбурне, но тоже весьма удобная; также появились письменный стол, стеллаж для книг и даже массивный старый комод, предназначенный для хранения одежды. Над комодом дядя даже умудрился приладить небольшое зеркальце, но висело оно немного неровно, так что я подумала, что о моих девчачьих потребностях он вспомнил только перед самым моим приездом. В остальном в комнате было довольно пустовато, но вполне уютно. Это был как чистый лист для меня, где я могла нарисовать все, что угодно: захочу — приклею привезенные с собой плакаты с уже выжившими из ума рок-легендами, а захочу — сделаю из этой комнаты мемориальный храм, посвященный своей семье — всякие там совместные фотки или шедевры вроде "Ллевелин Макэндорс прыгает с тарзанки". На самом деле, мачеха думает, что я выбросила эту фотографию, но то, что я сохранила ее на всякий пожарный, ей знать вовсе не обязательно.

Наконец за моей спиной появился ни капельки не запыхавшийся от долгого поднимания по лестнице дядя с двумя моими монстроподобными чемоданами в руках. Мне тоже следовало бы начать заботиться о своем здоровье и начать хотя бы с пробежек по утрам, иначе все местные выросшие на свежем воздухе ребята меня просто засмеют.

Я поблагодарила дядю за заботу, и он тут же исчез в дверях. Наверное, подумал о том, что мне нужно освоиться на новом месте. Но вместо этого я, выпустив из легких весь оставшийся воздух и сдувшись, точно воздушный шарик, моментально плюхнулась на кровать. Я чувствовала себя настолько усталой, что едва держала глаза открытыми.

Так. Что мы имеем? Новая комната — одна штука. Отличный дядя — одна штука. Лампа старая, когда-то купленная моим прадедом — Генрихом Макэндорсом — на одном из блошиных рынков, — одна штука. А еще на душе было какое-то гадкое чувство, которое мешало насладиться в полной мере всей нахлынувшей свободой, — одна штука. Если подумать, это можно приписать к бывшей лучшей подруге — одна штука.

Довольное лицо Стеф до сих пор стояло перед моими глазами, и я не могла выбросить его из головы, даже если думала о чем-то другом. Предательство. Почему это оказалось так больно? Так чертовски обидно? Почему я даже не пытаюсь все забыть?

Наверное, потому, что я слишком привыкла доверять людям, доверять Стеф. И это как-то слишком все… неправильно. Даже сейчас мы должны были спорить со Стеф по поводу очередного фильма, а не находиться в тысяче миль друг от друга. Интересно, а она вспоминает обо мне? Чувствует ли себя виноватой?

Бездумно перевернувшись на бок, я уставилась на осиротело ютящихся в углу комнаты два огромных чемодана. Они выглядели как прирученные покладистые монстрики, один взгляд на которых вызывал жалость.

Внезапно что-то в голове щелкнуло, и я лениво поднялась с кровати, наощупь открывая молнию верхнего кармашка одного из чемоданов, а затем извлекла оттуда запечатанный пакетик с яркой надписью "Наши фотографии останутся с вами навсегда!" и маленьким логотипом — висящем на пальце фотоаппаратом.

У нас со Стеф был один фотоаппарат на двоих. Конечно, на самом деле это был мой фотоаппарат, но мы же были вроде как подругами и для нас это было вполне нормально — иметь что-то общее. Зачем тратиться на еще одну камеру, если она уже есть у меня? Единственное, что мы со Стеф распределили, так это то, когда каждая из нас отдает пленку на проявку и кто за какой месяц платит. К счастью, моя очередь забирать фотографии оказалась последней, так что теперь и отснятые снимки, и сам фотоаппарат были при мне.

Недолго думая, я вскрыла конверт и извлекла на свет увесистую стопку карточек. На первой была изображена Стеф — в новеньком желтом платье-футляре, которое она так и не купила, потому что сочла его слишком дорогим. На фотографии она приветливо улыбалась и держалась одной рукой за стенку примерочной, но почему-то сейчас эта улыбка, как и весь снимок, казались мне фальшивыми.

Я вытащила следующую фотографию. Это уже я — с такой же глупой улыбкой на лице, сижу в Старбаксе на Центральной улице и, подперев подбородок ладонью, со счастливой усталостью пялюсь в объектив. Фотографировала, конечно же, Стеф.

На следующем снимке снова была Стеф — потом снова я… Все изображения казались однотипными: мы стояли в одинаковых позах, строили одинаковые рожицы и даже одинаково мечтательно закатывали кверху глаза. И все это было скучно, фальшиво. Я перелистывала фотографии уже автоматически, пока не поняла, что что-то не то.