Ольга Кузнецова - Просто солги

Единственное, что в его внешности выбивало его из разряда "обычных", так это горящие в дикой агонии глаза и сумасшедшая бездумная улыбка на губах.

Я проглотила сухой ком в горле и на мгновение задержала дыхание, чтобы больше не чувствовать этого смрадного аромата. Но не выходило. Он точно невидимыми путями просачивался в мой мозг и впитывался в каждую клеточку моего тела. Этот запах был из разряда тех, которые, кажется, что никогда не выветрятся и даже не выведутся хлоркой. Я могла чувствовать этот запах, даже не дыша, как будто в моем теле были еще какие-то другие рецепторы обоняния, кроме тех, что были у каждого нормального человека.

Парень, казалось, был очень сильно напряжен; на его бледном лице луна высвечивала одновременно тысячи всевозможных эмоций. Мне было страшно смотреть на него. Я боялась поймать ответный взгляд его безумных глаз, а еще я просто боялась. Без оснований, без предупреждений, без всякой на то уверенности. И запах моего страха крепко смешался с этим странным исходящим от парня ароматом. Теперь это было что-то нераздельное, что-то, что навсегда приковало меня к старой автомобильной покрышке.

Внезапно парень поднял на меня свои глаза, но посмотрел не на меня — куда-то сквозь. Точно не видел, что я здесь. (А, может, меня и вправду не было?)

Словно пытаясь что-то вспомнить, он принялся судорожно хлопать себя по карманам, затем стал вытряхивать их содержимое на поросшую мелкой травой землю. Маленькие бумажные клочки, обертки из-под шоколадных батончиков, несколько купюр — в темноте не было видно, каких именно, — все это маленьким вихрем разлеталось в ночном воздухе.

Я снова гулко сглотнула. Попыталась слезть с качелей, но так, чтобы они не скрипнули и не выдали моего присутствия. Но опуститься тихо не получилось и я, не оглядываясь, стрелой помчалась в сторону подъезда. Той ночью мне один за другим снились мои первые кошмары, и в них я чувствовала только страх перед чем-то, чего прежде никогда не видела и не чувствовала.

На следующее утро из окна своей комнаты я видела, как под окном собрались полиция, медики и простые зеваки. Чье-то длинное тело на земле было заботливо укрыто белой простыней.

…

Моя жизнь — это дырявые карманы. И я иду сквозь нее, на каждом шагу теряя что-то важное. Теряю имена, образы, телефонные номера… Теряю людей, доверие, собственный разум…

Я опускаю руку, но нащупываю только огромную дыру в ткани. По швам. Ткань разошлась по швам.

И я знаю, что потеряла что-то очень важное, но только не могу вспомнить, что именно.

Оглядываюсь назад — но толпа уже успела смести своими ногами то, что я только что потеряла. Осень только начинается, а в Нью-Йорке уже и яблоку негде упасть. Ноги-ноги-руки-чьи-то смазанные лица… Для меня это что-то сплошное, однородное. Густая вязкая масса человеческих тел.

Загорается зеленый сигнал светофора, и, точно дикое необузданное стадо, толпа устремляется по пешеходному переходу. Все торопятся. Потому что времени мало, а время — деньги. Или как они там говорят.

Я моментально оказываюсь в этом бешенном круговороте, едва успеваю за всеми. Не знаю, почему я тоже увеличиваю темп. Наверное, это один из законов Нью-Йорка — жить в такт биению его большого сердца.

Неловким движением я задираю воротничок потрепанной кожаной куртки. Так чувствую себя гораздо безопасней, как будто гусеница в своем собственном коконе. Для полной уверенности мне не хватает только солнцезащитных очков, чтобы никто не увидел мои мутные-мутные глаза. Чтобы вообще никто не знал о моем новом преимуществе.

В стеклянном здании построенной несколько лет назад школы искусств много народу. Возбужденные после летнего отдыха ученики всевозможных возрастов, расцветок и вариаций гудят как один большой доисторический комар. Мне кажется, эти твари были большими.

Я же сама выгляжу как типичная ученица старших классов — отличает меня только то, что прохожу я по своей собственной преподавательской карточке. Несколько парней-студентов косятся в мою сторону, удивленно приподняв брови.

— Стив, сто двадцать шестой, пожалуйста, — пытаюсь улыбнуться я дряблому низенькому мужчине в абсолютно нелепых стрекозиных очках.

— А-а, Кесси, смотрю, тебя повысили? — Стив задорно, как-то по-молодецки подмигивает и бесшумно, точно какой фокусник, опускает мне в ладонь холодный металлический ключ.

— Да уж, — смущенно соглашаюсь. — Старшеклассники.

— Не каждому такое достается сразу после малышни, — кивает Стив и, мне кажется, хочет добавить что-то еще, но замолкает. — Ты это… давай, удачи, в общем.

— Спасибо.

На моем лице очередная фальшивая улыбка. Я только делаю вид, что безумно рада. На самом деле — коленки жутко трясутся, а голову одновременно начинают ударяться тысячи запахов и образов. Какие-то запахи не самые приятные — вроде сигаретных или вчерашнего пива, но на некоторые я предпочитаю обращать поменьше внимания. От них слишком кружится голова.

(Может быть, позже. Джо поможет мне с этим позже.)

Дрожащими руками вставляю ключ в замок. Щелчок. Я неуверенно, одними кончиками пальцев толкаю дверь и попадаю в наполненный свежей, сладкой пыли зал. Здесь все кажется таким девственно нетронутым: паркет, блестящие покрытые лаком балетные поручни, чистые плоские зеркальные стены.

Я затягиваю волосы в тугой пучок и уже на автомате надеваю черное трико. Затем сажусь на единственную во всем зале табуретку, складываю руки на коленях и начинаю ждать.

Где-то глубоко внутри вновь зарождается страх.

…

Проносящийся мимо вагон сдувает меня с места мощным потоком воздуха — я покачиваюсь, но все-таки удерживаюсь. Остальные же стоящие на перроне даже не шелохнулись. Так всегда. Тут одна Кесси неудачница.

Метро — идеальное место для самоубийства. Высокие бордюры, тяжелые поезда, не оставляющие шанса на выживание, а самое главное — путь обратно отрезан, потому что у самого края платформы проходят высоковольтные провода — только сунься.

И это забавно — смотреть по сторонам, видеть сотни и сотни сотен вечно спешащих людей и думать, что все они сейчас стоят на краю обрыва, в одном шаге от собственной смерти. Тут есть яркая ядовитая полоса на полу, но многие не обращают внимания — переступают и через черту. А я стою ровно на полосе. Чтобы ни шагу назад, ни шагу вперед.

В вагоне уже объявляют о следующей станции, и я, вовремя всполошившись, в последний момент проскальзываю в уже съезжающиеся двери. На противоположной стене — яркая завлекательная реклама, на которой изображен сексапильный мужчина с загорелой кожей и легкой щетиной, небрежно держащий в руке пиво. (Второй рукой он обнимает девушку за талию.) Как будто это одно и то же, как будто это можно приравнять. Пиво и девушку.