О`Санчес - Ремесло государя

Керси одним прыжком взлетел в седло, по последней столичной моде – в прыжке еще – сорвав с головы берет, Север снова взметнулся на дыбы, Керси перегнулся через седло в изящном поклоне – глаза его ощупали полутьму там, за шторами… поближе бы подобраться… ничего не видно…

– Прощайте, судари и сударыни! Я восхищен знакомством! – И только пыль змеею по имперской дороге.

Ах!!! Если бы Фирамели была не такая трусиха!!! Счастье было так близко! О, если бы только она догадалась взять с собою заветный платок! Она бы нашла в себе силы – и, не боясь батюшкиного сквернословия, отдернула бы занавеску! Но он все равно узнал ее! Да, он ее заметил… и губы его шевельнулись… а пальцы… прикоснулись к губам… чуть было не прикоснулись… О, боги! Стоит его увидеть – и сердце не слушается, и голова кругом! Ну почему, почему так?

Император умер на рассвете. Но до этого он гадал, исступленно, с самого вечера, почти всю дождливую ночь напролет, а помогал ему верховный жрец храма Земли, его святейшество Ару. Волховали вдвоем, втайне ото всех.

Гадание закончилось, и Его Величество замер в оцепенении, только глаза его нехорошо тлели в предрассветной тьме, опасно, как у голодного нафа.

Душно казалось в молельне, жарко и не по-хорошему томно, верховный жрец задыхался, ему было уже все безразлично, вплоть до судеб мира, хотелось только одного: выйти из дворца, вобрать сырого холодного воздуха во всю старческую грудь, а потом… И не надобно никакого потом: лишь отрешиться и созерцать, а Его Величество пусть сам решает, что делать с полученным ужасом… Почему император так смотрит на него? Что… что такое… Император приблизился к своему жрецу, и на свету единственной лампады, сквозь мутную дымку благовонных испарений стал особенно заметен синюшный цвет его лица… Больше верховный жрец почти ничего не увидел в этой жизни: император поднял руку… с мечом… за что… Боль!..

Зарубив жреца, его величество рассеянно, по старинной рыцарской привычке, махнул ритуальным одноручным мечом крест накрест, дабы смести кровь с клинка, с третьей попытки, не заботясь о красоте движений, вогнал меч в ножны на поясе и побрел вон из молельни. Он шел, а синева на его лице с каждым шагом – не то чтобы таяла, но претворялась в бледность, в какую-то мертвенную желтизну. Черные облака из предрассветных сумерек заглядывали в окна, словно пытаясь выпить из него остаток сил и мужества. Со всех сторон тянуло леденящими сквозняками. Но они не освежают, эти сквозняки, а только нагоняют ноющую боль во все измученное тело. Или чудятся они ему? Огоньки-то в настенных светильниках не трепещут. Император уже на половине пути стал терзать ногтями тогу над сердцем, пот на лбу сначала выступил крупными каплями, а теперь уже тек безостановочно… Гвардейский десятник Зали Ривач, стоявший в ту ночь в карауле, увидел, как пошатнулся император и, преодолев смертельный страх перед Его Величеством, прыгнул, успев подхватить на руки обмякающее тело… Теперь надобно кричать тревогу…

– Тихо… тихо… Зали, да?.. – Его Величество сипел, почти шепотом, но явно был в сознании.

Очумевший от внеуставности обстановки, Зали Ривач молча покивал, душа и разум отказывались понимать происходящее, но и то сказать: на его месте растерялись бы и куда более сообразительные люди, а он – всего лишь простой вояка, звезд с неба никогда не хватавший…

– Зали… неси меня в кабинет… жрецов не надо… тревоги не надо… сына… сына зови… скорее…

Зали Ривач – глаза из орбит – перебирал ногами изо всех сил, семенил, стараясь не сотрясать Его Величество, но, при этом, поскорее добраться до кабинета. За ним клубилась, осторожно жужжа, выраставшая с каждым мгновением ночная свита: караульные, слуги, жрецы, люди канцлера, люди Когори Тумару… Заодно исполнилась одна из заветных мечт десятника Зали: подскочившему сотнику своего караула он отдал на бегу короткое до грубости повеление: принца в кабинет! И сотник исчез, ринувшись выполнять приказ от нижестоящего…

Домовой Пеля сначала истошно захохотал над увиденным, а потом вроде как призадумался и гнусаво, в четверть голоса, завыл…

– Где… Токи… где… скорее… Всех вон из кабинета… иначе на кол… ты останься.

Зали опять кивнул, силы и разум постепенно возвратились к десятнику и он сумел добавить вслух:

– Слушаюсь, Ваше Величество!

Получилось тихо, но, в то же время, достаточно по-военному, внушительно.

Принц Токугари, по какой-то случайности, ночевавший в ту ночь во дворце, безмятежно спал под запах дождя, один на ложе, когда его без церемоний, дерзновенно прикасаясь к плечу, разбудили с тревожной вестью.

– Прочь, прочь все! Сам оденусь! Меч! Не этот – старый!

Принц мчался по анфиладам дворца с непокрытой головой, без камзола, в портках без пояса, в башмаках на босу ногу, ножны двуручного меча, небрежно и наспех брошенного за спину, мотались вместе с плохо застегнутой перевязью, били по плечам… нет, некогда останавливаться поправлять… Придворные… Откуда они все понабежали в столь ранний час, даже не рассвело еще как следует… Отец, отец… все хорошо, все будет хорошо… не впервой…

– Что он, Бенги? Лучше ему? Лекари где?

Канцлер, как обычно, с красными от недосыпу глазами, небритый (тоже долго не спал в эту ночь и толком заснуть не успел), помотал сизыми щеками туда-сюда:

– Плох. Никому не велено, – показал глазами на дверь, – вас ждет.

Принц вошел, не стучась. Зали Ривач шагнул, было, преграждая путь, с мечом в руках, но тут же согнулся в поклоне – узнал.

– Кто?

– Гвардии десятник Зали Ривач, «крылатого» гвардейского полка! Согласно личному повелению Его Ве… – Не договорив, десятник опять нырнул навстречу нетерпеливому жесту и выскочил из кабинета.

Токугари на цыпочках подбежал к диванчику, сбросив на ходу перевязь с мечом, брякнулся на колени. Глаза его были сухи, сердце бесилось в груди… Вот оно… Как он этого ждал… И как не хотел, как боялся – боги свидетели!!!

– Отец… батюшка, это я, Токи.

– Ты?.. Кто – ты… А-а… Токи. Я так боялся… не успеть… Беда, Токи, большая беда. Наклонись… ближе… еще…

Никогда еще не слышал он от отца такого дрожащего, слабого голоса.

Принц прижался головой почти вплотную к голове отца, а тот сипел и кашлял, силясь что-то рассказать ему… Токугари понимал через слово, но и услышанного хватило ему, чтобы в сердце вошел ужас, кошмар, который неизмеримо сильнее изгнанного прежнего, бывшего в нем только что, преднаследного…

– Отец! Батюшка! Но… что-то, все-таки, можно сделать? Знаю про Морево. Ты же предпринял… Что?.. А я – что? Что я могу… Кто? Как его зовут?.. Как? Батюшка, я не слышу… Убью, найду и на пыль развею, но – кто? Ты только скажи! Имя, отец? Как?.. Не разберу! Отец?.. Отец!!!