Таня Хайтманн - Оборотень

Баритон Хагена, как обычно, звучал слишком громко для ушей Давида, и при мысли о том, что нужно будет, приблизиться к этому человеку, внутри у него все сжалось. Вид Хагена, с его показной мужественностью — на лице щетина, темная одежда, сапоги из грубой кожи, — только подстегивал недоверие. Посмотрите-ка, казалось, говорил он, я такой порядочный, прирожденный вождь, прямолинейный и респектабельный, вы можете доверять мне! Но Давид ему не верил. Странный дворец и грязное меховое покрывало говорили о характере Хагена гораздо больше. Причем нечто такое, что Давид с трудом сумел бы облечь в слова.

Вдруг Хаген одним прыжком перемахнул через стол, оказался прямо перед Давидом и выжидающе уставился на него. От гнева его губа приподнялась, обнажая зубы. Внезапно Хаген с быстротой молнии нанес ему сжатым кулаком удар в лицо. Костяшки его пальцев ударились об скулу Давида, заставив только зарубцевавшуюся рану снова открыться.

Давид попятился назад, но подавил желание ощупать горящее место или начать обороняться. Он стоял, демонстративно опустив руки, потому что ни в коем случае не хотел бросать вызов Хагену. А тот уже совладал со своим гневом и снова смотрел на Давида изучающим взглядом, который был еще более неприятным, чем неконтролируемая грубость.

— А теперь не мог бы ты проявить вежливость и снять куртку? — спросил Хаген, массируя пальцы.

Давид неохотно снял кожаную куртку и бросил ее на пол. Хаген довольно ухмыльнулся, подошел к столу и прислонился к нему. Когда Хаген поманил его к себе, Давид подчинился, на этот раз без колебаний, хотя и сохранил определенное расстояние. Он уже понял, что запах горелого, все сильнее и сильнее докучавший ему, исходил от Хагена, словно этот человек только что побывал в огне. Но Давид предполагал, что это зловоние вызвано чем-то гораздо более неприятным, чем бушующее пламя.

— Ну-ка расскажи, почему во время выполнения вчерашнего поручения ты не придерживался моих указаний. В конце концов, я сформулировал все так, что понять их превратно невозможно: старого доброго Розенбоома нужно было подтолкнуть к тому, чтобы он задумался над своим решением чувствовать себя обязанным фармацевтической фирме, а не нашим деловым партнерам. Ты ходил к нему, я это знаю. Но ты не подтолкнул его. Наши деловые партнеры сказали, что сегодня утром во время переговоров он вел себя очень грубо.

Давид скрестил руки, потому что прикосновение ткани к груди внезапно стало ему неприятным и показалось слишком интимным.

— Я поговорил с тем парнем, и он показался мне благоразумным. Не было причин выражаться более однозначно.

— Давид, почему ты ведешь себя как идиот? — поинтересовался Хаген, сочувственно качая головой. — Я же сказал: действуй наверняка. Этот маленький чистильщик обуви Розенбоом думает, что может всех нас поставить раком. А ты что делаешь? Ты немного поговорил с ним, наши деловые партнеры немного поговорили с ним, а потом мне приходится посылать Матоля и Лойга. Как ты думаешь, каково сейчас твоему другу Розенбоому?

Давид опустил голову. После того как он ушел от потеющего и отвечающего «да» и «аминь» на все вопросы Розенбоома, ему стало ясно, что еще ночью тот передумает. Но вместо того чтобы вернуться, он отдался ночной жизни города, пока наконец не очнулся вдрызг пьяным на танцполе с прижимающейся к его груди блондинкой.

Очевидно, Хаген пришел к похожим выводам, потому что в его серо-голубые глаза закралась предательская тень.

— По крайней мере, сегодня ночью тебя не мучила совесть, хотя ты и профукал свое задание, — подтвердил он предположение Давида. — Мы все очень хорошо развлекались за твой счет. Если бы Амелия не была сейчас так занята, то наверняка в благодарность поцеловала бы тебя в щеку.

Взгляд Хагена затуманился. Он схватил Давида за край рубашки и слегка притянул к себе. Руки Давида инстинктивно сжались в кулаки, и он принялся буровить взглядом треснувшую стену за плечом Хагена.

— Что мне с тобой сделать? Ты провалил задание, которое должно было продвинуть тебя, во время которого ты должен был доказать, что достоин доверия. Вместо того чтобы загладить ошибку, ты напиваешься неизвестно где и спариваешься непонятно с кем. И в довершение всего ты появляешься здесь с опозданием на полдня. Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты чувствуешь себя прекрасно, когда бегаешь по улицам, держась за ручки со своей подружкой Янником, и улаживаешь свои мелкие делишки. Будет пустой тратой времени давать тебе шанс подняться, потому что ты чувствуешь себя вполне уютно в самом низу карьерной лестницы, — Хаген медленно отпустил смятый уголок рубашки Давида и расправил его. — Поэтому в дальнейшем я не буду перегружать тебя, — задумчиво продолжал он, держа одну руку на плече Давида, а второй поглаживая мех. — Вы можете снова вместе приниматься за дерьмовую работу. Там, в углу, как раз такая и валяется. Попрошу убрать!

Когда чуть позже Давид вышел из покосившейся двери палаццо, Янник все еще сидел на ступеньках и бросал на тротуар теннисный мячик, за которым, словно стрела, устремлялся Бурек. Давид застегнул молнию на куртке, потому что после разговора с Хагеном изрядно вспотел, а ветер тем временем усилился. Потом он сел рядом с Янником, который притворялся, что наблюдает за резвящейся собакой.

Но слишком долго сохранять равнодушный вид ему не удалось.

— Ну как, все части тела на месте, или Хаген заимел себе трофей?

Давид невольно притронулся к ране под глазом, которая все еще слегка кровоточила.

— Я, похоже, дешево отделался.

Янник повернулся и принялся задумчиво разглядывать его, а потом смущенно провел рукой по волосам и принялся теребить себя за прядь. Он стриг свои темно-русые волосы очень коротко, и только на затылке торчал маленький островок с длинными сбившимися прядями. Давид предполагал, что Янник надеется с этой прической выглядеть дерзким и излучать флюиды опасности. На самом же деле это было больше похоже на неудавшуюся мальчишескую стрижку.

— Хаген питает к тебе слабость, — произнес наконец Янник, и лицо его слегка дрогнуло, словно он ожидал удара в ответ на свои слова.

Но Давид только пнул окурок, который бросил на тротуар Янник. Некоторое время он размышлял над тем, не поделиться ли с другом расплывчатым чувством стыда, которое он испытывал в присутствии Хагена. Каждый раз, когда они стояли напротив друг друга, Хаген делал что-то такое, что неприятно его поражало. Словно Хаген не только хотел дать понять, что должен парировать все, сказанное Давидом, но и намекнуть, что может доминировать и в совершенно других плоскостях. Если, конечно, захочет. Впрочем, Давиду не удавалось найти подходящее описание этому чувству. Вдобавок ему было неприятно, что Хаген играет с ним в такие странные игры.