Михаил Михеев - Охота на невесту 2

Первым в себя пришёл всё же Корбин – как более опытный и искушённый во всех отношениях. Он тряхнул головой, поправил виски большими пальцами рук, крутанул трость…

– Ну, и долго собираешься стоять? – недовольно процедил двухметровый денди. – Вечно вас, женщин, приходится ждать! – и вышел прочь. Джурайя пожала плечами – ей ничего не оставалось, как пойти следом…

Бальная зала поражала великолепием: высокие своды потолка были буквально залеплены светящимися шарами, постоянно меняющими цвет и интенсивность свечения. И несмотря на них, по углам создавался приятный полумрак. На лицах присутствующих была надета скучающая маска, и лишь по глазам иногда можно было определить, что именно чувствуют эти красиво одетые мужчины и женщины. Зависть, алчность, гордыня, наполняющие высший свет, создавали обстановку нездорового ажиотажа – было странно видеть, что двое любезно раскланивающихся господ готовы разорвать друг друга на клочки голыми руками. Корбин не был исключением. Он был холодно вежлив, насмешлив и отстранён, но Джурайя ясно видела, что каждого третьего, с кем он только что обменялся изящными приветствиями, он ненавидит, презирает или просто недолюбливает.

Её Корбин бросил на произвол судьбы, едва закончилась церемония знакомства юных дворянок, в число которых входила и она сама, с королём и двором. Подходя на поклон к трону, Джурайя заметила нездоровый блеск и неприятно влажный рот монарха и не смогла сдержать брезгливой гримасы, а отходя к своему месту, заметила и Корбина, со скучающим видом томящегося в обществе не меньше десятка дам всех возрастов. Он сделал ей знак рукой, и Джурайе опять ничего не оставалось делать, как подойти.

– Позвольте представить Вам, прелестные дамы, мою сегодняшнюю спутницу и подопечную. Джурайя, познакомься… – перечисленных имён она не запомнила, хотя искренне старалась. Из-за натянутых улыбок они показались девушке, далёкой от куртуазности, на одно лицо. – Ну я теперь я оставлю свою спутницу на ваше попечение и с вашего позволения отлучусь ненадолго… – и, элегантно развернувшись, скрылся в толпе.

"Тоже мне, сопровождающий, – недовольно ворчала про себя Джурайя, слоняясь по зале. – Мог бы хоть не сразу свалить. Я ж тут никого не знаю, а вот меня, похоже, знают все…" К ней подходили совершенно незнакомые люди, задавали порой очень странные и неприлично интимные вопросы. Она быстро потеряла интерес ко всем присутствующим и теперь сосредоточилась на том, чтобы на лице не отражалось ничего из того, что она испытывает на самом деле. Боль в сдавленных пальцах на ногах стала уже совсем нестерпимой, когда какой-то молоденький дворянчик предложил ей побеседовать в зимнем саду, на удобной скамеечке. То, с какой радостью Джурайя согласилась посидеть на скамеечке, привело юношу в небывалый восторг. Он захватил блюдо с фруктами, подхватил под руку не ожидающую подвоха находку и почти бегом втащил её в тот самый зимний сад, который так нахваливал. Ни девушка, мечтающая сесть и вытянуть ноги, ни её юный спутник, воодушевлённый столь быстрым согласием жертвы, не заметили пронзительного, как клинок, взгляда серых глаз Корбина Де'Карри, сверлящего их спины их другого конца бальной залы…

Что-то здесь не так, подумала Джурайя, едва присев на скамейку. Первые штук пять-шесть скамеек остались позади – кавалер, назвавшийся то ли Лексом, то ли Ленсом, просто проташил её за руку вглубь сада, представлявшего собой скорее лабиринт из розовых кустов, живых изгородей и плетушихся, цветущих и одуряющее пахнущих лиан. Некоторые скамейки были заняты разного рода парочками, честно говоря, не отличающимися добродетельным поведением. Найдя наконец подходящую, а попросту говоря самую отдалённую скамейку, кавалер наконец-то предложил даме сесть и сам примостился рядом. Он молол всякую чушь – про погоду, низко летающих птицах, про розы, лепестки которых не сравнятся с её губами, про вот этот персик, который в сто раз превосходит нежностью её кожа, и тому подобное, придвигая ближе и ближе, и как бы невзначай прикасаясь коленом к её колену, проводя пальцем по обнажённому плечу…

– Слушай, Ленс, или как тебя… Лекс? А тут и орешки есть! Угости даму – почить пару штук, – решила занять навязчивого собеседника Джурайя. Юноша явно растерялся.

– А… чем? – он хлопал себя по карманам, пытаясь найти хоть что-нибудь, чем можно поддеть скорлупу.

– Да хоть во этим, – Джурайя приподняла подол и вытащила из ножен хорошо заточенный метательный нож. Не ожидавший такого поворота событий кавалер осторожно взял оружие и повертел в руке.

– Отличная штука! А где ты их ещё прячешь? – игриво начал он, опять придвигаясь к девушке.

– Не отвлекайся, дама желает орешков, – капризно проворковала Джурайя, послав юноше многообещающий взгляд из под тёмных ресниц. Воодушевлённый парень чиркнул лезвием по скорлупе и… распорол себе руку. На белую, выложенную мраморной плиткой дорожку полилась кровь.

– А… А-а-а…А-А-А-А-А!!! – заорал бедный мальчик, тряся рукой и разбрызгивая кровь во все стороны. Нож упал на плитку.

– Чего орать-то! – возмутилась Джурайя, подбирая ножик и оглядывая лезвие. Чем бы протереть? – мелькнула мысль. – Не подолом же. – Иди быстро к лекарю, их во дворце пруд пруди. Вон там видишь дверь – на ней твоя мама нарисована, как она вино пьёт. – В углу сада виднелась неприметная дверка с рисунком, на котором змея обвивала чашу на тонкой ножке – символ всех целителей. – Там точно лекарь есть. Кровь остановить сумеет. Да иди уже! – прикрикнула Джурайя, отстраняясь от летящих капель крови, – пока платье мне не забрызгал…

Незадачливый казанова скрылся за означенной дверью, и тут из-за кустов вывалила компания из трёх человек – изрядно подвыпивших и не в меру весёлых. Им давно приелись банальные вздохи на скамейках летнего сада, теперь они предпочитали более изысканные наслаждения. А что может быть более возбуждающим, чем разделить любовь прекрасной дамы на четверых? Многие дамы были очень даже не против подобных шалостей, особенно те, что легко соглашались…

– Ну что, Ленс! (А, всё таки Ленс, – отметила про себя Джурайя) Тебя можно поздравить – твоя дама не из каприз… – начал было один их них, но тут, окинув взглядом открывшуюся ему картину, застыл на полуслове. Картина была, что называется, маслом: на скамейке, возле залитой кровью дорожки, сидела изящная роковая красотка с холодными светлыми глазами и вытирала газовым платочком острый клинок метательного ножа. Подол платья на одной ноге был поднят до колена, на тонкой голени ремнями крепились ножны с клеймом гильдии убийц…

– А где Ленс? – выдавил мгновенно протрезвевший молодчик, пустив на последнем слоге предательского петуха.