Татьяна Шуран - Матка

Специфическая система маневрирования делала нас практически недоступными для габбро, но малейший сбой внимания вызывал неточности в координации — промах, который мог стать фатальным, поскольку в контактном поединке превосходство габбро было бесспорно. Осознав решающее значение предельной концентрации внимания, я начал действовать, как машина, и время словно остановилось. Думаю, здесь тоже сказалось благотворное влияние монотонных, казавшихся бесконечными тренировок, к которым нас приучала Беля. Я как будто остался один, и вспышки световых снарядов, обрывки чужих мыслей, которые я принимал за голоса и порой даже согласовывал с ними собственные действия, какие-то странные видения, периодически как бы вторгавшиеся в мое воображение — как объяснила потом Беля, это были спроецированные через габбро осколки четвертого измерения, их родного мира, — все смешалось в безликий поток новых и новых боевых задач, которые надлежало максимально эффективно и абсолютно беспристрастно выполнять.

Позже, задумываясь над тем, сколько в действительности длился бой, я считал, что около суток. На самом же деле, по словам Бели, мы сражались не больше часа. Я же судил прежде всего по физическому изнеможению, которое у меня вызвали непривычные приемы поединка. Увлекшись боем, я не заметил, сколько трачу сил. В какой-то момент острая боль пронзила все тело, и я невольно опустил арбалет, а потом почувствовал, что не могу больше сделать ни движения и теряю сознание. Очнулся я уже на базе и, как и после прежних инициаций, жизнь казалось каким-то причудливым калейдоскопом набегающих друг на друга снов.

Старатели.

Когда старатели собрались, по обыкновению, в аллее возле жилых корпусов, то предполагали недосчитаться кого-то из знакомых, но отсутствовало около половины людей. Все с таким трудом верили в чудовищные потери, от которых за время странствий с Белей успели отвыкнуть, что даже обыскав всю общину в надежде, что кто-то просто решил побыть в одиночестве, старатели не успокоились и отправились к Беле за объяснениями. Она появилась на пороге своего дома, зевая, и посмотрела на визитеров со скукой. Старатели начали издалека:

— Беля, у нас не хватает половины народу, — осторожно сказала Вероника; прошлой ночью она получила глубокую рваную рану, рассекшую руку, левую лопатку и шею, и теперь избегала без надобности шевелить плечом и головой. Поскольку ответа не последовало, она пояснила: — Мы со вчерашней ночи мало что помним. Может быть ты знаешь, что произошло?

— Все остальные погибли, — буднично сообщила Беля.

Возвращение смерти в повседневную реальность оказалось для старателей огромным ударом. Даже когда они кочевали на машинах, отстреливаясь от габбро с помощью артиллерии, один бой не уносил столько жертв. В толпе старателей пробежал недовольный шепот. Однако Беля, по всей видимости, не планировала затягивать разговор и, лениво развернувшись, шагнула обратно в сторожку.

— К черту твое дистантное оружие и твою войну, — раздался из толпы голос в сторону закрывающейся двери.

Беля выглянула вновь; она заметно оживилась — теперь на ее лице играла усмешка. Уперев кулак в бок, она даже неторопливо спустилась с крыльца.

— Отлично, — проговорила она. — Все недовольные могут сейчас же покинуть меня. — И, глядя на топчущуюся на месте толпу, она сделала широкий жест рукой, как бы обращая всеобщее внимание на окружающие просторы. — Пожалуйста, все свободны в своем выборе, — повторила она самым любезным тоном.

По толпе снова пробежал ропот. Затем кто-то развернулся и начал спускаться по лестнице, за ним последовало еще несколько человек; некоторое время толпа пребывала в нерешительности, а потом от нее отделилось еще несколько старателей. Все они начали спускаться к дороге, уводившей из города; остальные провожали их взглядами, каждый погрузился в свои мысли, поэтому никто не заметил, как в руке Бели появился арбалет.

— Есть только одна сложность, — повысила она голос, послышался гул световой вспышки, и все как по команде обернулись к ней. Беля стояла на крыльце, недвусмысленно держа отступников на прицеле. — Всех излишне самостоятельных я считаю предателями, — холодно произнесла она, — и любого, кто сделает еще хоть шаг, расстреляю на месте.

Все замерли.

— Желающие могут попытаться сопротивляться, — небрежно добавила Беля, — ведь я вас научила.

Возможно, эта последняя фраза прояснила сомневающимся всю нелепость их положения: бесполезно было обвинять более совершенное существо в собственном несовершенстве; смертельный риск неизбежно преследовал ущербную жизнь. В том, что Беля выполнит свою угрозу и расстреляет любого, кто пойдет против нее, ни у кого не возникало сомнений. Оставалось только отказаться от последних иллюзий на свой счет, признав, что порыв покинуть Белю был малодушным и неблагодарным поступком, который заслуживал предназначенного ею наказания.

Постояв в нерешительности, фигуры у подножия холма молча вернулись обратно.

— Вот и хорошо, — беспечно заметила Беля, опуская арбалет. — Ступайте, герчеяуре, поразмыслите над своим поведением. Дневную тренировку разрешаю вам пропустить, а вечером чтобы все были на полигоне! — и без дальнейших комментариев Беля вернулась в дом, захлопнув дверь.

Вместо размышлений о своем поведении достаточное число старателей отправилось от порога Бели прямо на полигон. Многие поняли, что отныне боевые операции станут повседневным занятием, а значит, смертельный риск сохранится до тех пор, пока они не отработают дистантную боевую систему до совершенства. Ладшев среди прочих поднялся в храм. Некоторое время он, сосредоточившись, пытался вспомнить ощущение пронизывающих пространство силовых линий, а затем, чтобы не изобретать велосипед, подошел к ближайшей каменной глыбе и стал монотонно повторять систему движений, заданную в самом начале обучения и прошлой ночью не раз спасшую ему жизнь. Увлекшись занятием, он не обратил внимания, что на площадке стало довольно людно. Повторив по очереди все приемы, которые вчера пришлось применять, он отошел к краю полигона, чтобы передохнуть, и сел на каменное заграждение, разглядывая открывавшийся с горы пейзаж; вскоре к нему присоединились Комендаров с Ростопчиным, а потом и Вероника.

— Что ни говори, — задумчиво произнесла Вероника, глядя на синие склоны раскинувшихся внизу холмов и бездонную глубину зиявшего над ними прозрачного неба, — а архитектурный талант входит в бесчисленное число талантов нашей одаренной подруги.

— "Бесчисленное число", велик и могуч русский язык, — отозвался Комендаров.

— А я вот сегодня о чем подумал, — подходя, вступил в разговор Себринг. — Кто она такая? Откуда у нее такое отношение к жизни? Больше сотни человек погибло, а для нее как будто ничего не произошло. И дело ведь даже не в том, что это наши друзья; она сама вложила в них столько сил, сделала для них больше, чем все мы, вместе взятые! Неужели ей ничто не дорого?