О`Санчес - Нечисти

– Морка! Сюда! Быстрее!!!

Пальцы сдвинули с места бугорки вентиля, подтолкнули их влево… Корзина пошла вверх, на плечо упала царапающая тяжесть…

– Морка, что у тебя с крылом?..

Крыло выглядело скверно: не закрывалось до конца, и сквозь поредевшее оперение видна была кровь… Когтистые лапы шатнули корзину, зацепились за край. Ленька и Мор, позабыв о междусобойной вражде за право быть самым любимым в семье, не сговариваясь ударили – каждый по «своей» лапе. Чудовище грянулось с пятиметровой высоты, но прыгнуло вновь. Денис, чувствуя, что силы и сознание уходят от него, вынул из магических ножен короткий клинок, подарок «дяди Славы», трижды ударил по канатам…

На Елагином острове не было ни одного человека. Безотчетный страх выгнал вооруженный наряд милиции на соседние острова, откуда они благополучно докладывали туфту в диспетчерскую. Откуда-то издалека холодным потом проникал под рубашку жуткий вой, который человек ли, теплокровный зверь издавать бы никак не должны. Однако вой был и зверь был.

Это синеглазый пес Мурман, обжора, подхалим и преданная нянька, служил свою панихиду тем, кому он служил верой и правдой, кто кормил его, и поил, и за ушком чесал… и подарил ему самого замечательного на земле хозяина и друга – Леху Гришина.

Леха понял, что его будят, и проснулся, и сразу же захотел в туалет.

– Привет, баб Ир!

Леха тронул рукой – трусы на нем. Но оп-па… При бабушке вылезать из-под одеяла неудобно… чего она тут сидит?

– Просыпайся, Лешенька, день уже на дворе.

– Ладно, баб Ира, я сейчас встаю.

Старуха понимающе кивнула, легко выпрямилась во весь свой немалый рост.

– Вставай, вставай, мой голубчик. Умывайся, одевайся, мы с Васяткой тебя на веранде ждем. Самовар вот-вот уже закипит.

Леха подождал еще полминуты и, как был в трусах, спереди оттопыренных, побежал к туалету во дворе. Свистнул… А где Мурман?

Хорошее настроение улетучивалось вместе с тяжестью в мочевом пузыре: Леха вспоминал… И почему у бабки такой изможденный вид? И… что за сны ему снились… паршивые такие… И… Темно-зеленая цепочка на его шее зашипела и частично расплелась: малюсенькая Аленка услышала его мысли и встревожилась, защекотала раздвоенным языком скулу.

– Уймись, змеяна-несмеяна, я сам еще ничего не знаю. Цыц, сейчас водой набрызгаю!.. Холодная водица!.. – Как-то вдруг Леха проникся знанием насчет змеи – как с ней обращаться, что она умеет… чем кормится… Видимо, дядя Саша постарался… Точно он, – его же подарок…

К столу Леха вышел в спортивных лженайковских штанах, с расстегнутой до пупа рубахой. Ирина Федоровна поспешила к нему с полотенцем:

– Ну-ка, вытирайся, вытирайся скорее, а то простудишься. Я ведь забыла воду согреть, нонче-то…

– Фигня. Холодная – бодрит, она и для здоровья полезнее. А где все? Где мама? Сколько же я спал?

– Сядь, Лешенька, сядь. Нет ее больше на белом свете. Ни ее, ни Сашки городского, ни Петра Силыча, земля им пухом. Погибли вчера вечером. А спал ты сутки с гаком. – Бабка замычала басом, засуетилась пальцами, выдернула носовой платок, слезы резво побежали на ее коричневые от старости щеки.

– Чт… Как??? Мама! Где она?..

– Нет ее больше, лебедушки белой, Елены Андреевны.

– Как… Баб Ира, бабушка, как же… – Леха притормозил конкретно: он вытаращил глаза, забормотал несвязное, застигнутый врасплох ударом, о котором тем не менее он должен был бы знать и знал уже загодя… – что там случилось??? Ну скажи же в конце-то концов???

– Не знаю, Лешенька. Не знаю, родной. А только все их жизненные ниточки я чуяла, как мы с ними договаривались. Первой Лена, а потом и Сашка с Петром… Все как обещано предсказанием…

– Где… они?..

– Там, в Питере сгинули. Они вчера туда и уехали. Был план у Петра Силыча, у отца твоего… Тебя, нашу главную надежу, и меня, старую, решено было оставить здесь, а чтобы ты не волновался и мыслями по неопытности врага не приманил, Силыч сделал, чтобы ты спал. А я за тобою присматривала.

– Кто… их…

– Сатана. Его отродье со слугами, одолели они наших… Только ты у меня и остался… Уж я на Силыча надеялась… Уж он-то, думала, управится и Сашу с Леной вытащит из проклятия… Пронадеялась. Сердцем чуяла – мне туда надо было поехать, дуре старой, глядишь – и перевесили бы…

Старуха вскинулась, клацнула выскочившими на мгновения когтями – носовой платок разлетелся в лохмотья, поникла вновь, и слезы, ничем уже не сдерживаемые, так и лились двумя тихими ручейками…

Разъяренная Аленка слетела с Лехиной шеи на пол, уже вытянулась, было, в трехметровую и недоуменно зашипела, покачиваясь: старуха – не то, зверек на стуле – тоже не опасность. Так кто угрожает повелителю? Откуда его боль?..

– Поплачь, Лешенька, освободи сердце…

– Не могу, баб Ира… Хотел бы, да не плачется…

– Пей чай, остынет ведь…

– Аленка, на место! Баб Ира, я обратно в сарай. Полежу. Ты… ты ведь тоже у меня одна осталась. – Он обнял старуху за плечи, погладил седой затылок, ткнул туда носом. – Я тебя одну не оставлю. Не оставлю. Не хочу есть… – Леха залпом выпил заварку (чай так и не налил), поморщился…

– Не могу… Я в сарае, баб Ира… бабушка. Отлежусь – сам выйду… Где Мурман?

– С собой они его взяли… Вроде жив, а больше не чую – где он, как он?.. Иди, Лешенька, а лучше поплачь. И я прилягу, ох и тошненько мне… Ваську только покормлю…

Леха вышел из сарая ближе к вечеру, когда солнце потеряло жгучую силу, набрякло вялым оранжевым цветом, но все еще не хотело проваливаться в мрачно-зеленые ельники, живущие к западу от деревни. Хотелось есть, хотелось плакать, хотелось бежать туда, в Питер, день и ночь, пока ноги несут, но Леха держался: мать уже не вернешь… Мама… Как бабку одну оставить? Надо все выяснить…

Может быть, уже этой ночью они и до него доберутся… Дядя Петя сказал: «не забывай…», он, значит, заранее знал, что навсегда прощаются… Кремень. Вот я и взрослый… Найду и растопчу этих сук… Или меня первые найдут… Если уж они дядю Петю прикончили… Где Мурман?.. Почему я ничего колдовского не умею?.. Тихо ты, рептилия! Расщекоталась…

– Бабушка… Есть чего-нить покусать?

– Лешенька, это ты, а я и не слышу, как вошел! Каша с курицей на второе да щавельник на первое. Молочко есть свеженькое, все равно что сливки, квасок подоспел вроде бы. Сейчас салатик… Или окрошку сделать?

– Нет, баб Ира, я только каши. А что за салат?

– Огурцы с помидорами, лучок. Сметанка есть, масло подсолнечное.

– Ну и салат со сметаной. Только немного.

Сели ужинать. Ирина Федоровна пожевала огуречный ломтик, а больше есть не стала, так и сидела напротив Лехи, по-мужски положив на столовую узорчатую скатерть древние свои руки, так и смотрела на своего ненаглядного внучка, о котором и забыла давно, что он ей не родной. Леха ел как всегда, если не больше.