Дмитрий Браславский - Паутина Лайгаша

Когда ей пришлось отдирать присохшие к ранам повязки, эльф напрягся и скрипнул зубами, но тут же расслабился, почувствовав целительную Силу жрицы.

– Тебе еще повезло, – Бэх ласково коснулась пальцами раскрывшейся раны в боку, – чуть выше и…

– Повезло, – безжизненно согласился эльф, думая об одном: им всем повезло. Кроме Айвена. И желание во что бы то ни стало дойти до Лайгаша и взглянуть в глаза того, кто послал Айвену смерть, росло с каждой секундой.

Не просто дойти до сокровищницы – взглянуть в глаза. И увидеть, как эти глаза закрываются. Навсегда.

– Все. Теперь спи.

Спокойное дыхание Торрера было ей ответом.

Бэх повернулась к остальным:

– Мэтт?

Гном с удивлением рассматривал тыльную сторону ладони, которую задел вражеский клинок. На месте раны красовался тонкий белесый шрам.

– Клянусь молотом Крондорна! – Мэтт помедлил, потом улыбнулся и поднял голову к висящим в вышине лунам. – Всегда верил в тебя, старик, хотя ты порой и забывал поглядывать на землю со своих… Со своей… Ну, где ты, в общем, там…

– Только религиозного фанатика нам еще не хватало! – пробормотал Терри и уже громче добавил: – Бэх, с нами все в порядке. Займись лучше собой.

– Завтра, – устало махнула рукой девушка. – Кто остается сторожить?

– Раз Мэтт – такой живчик, ему и дежурить, – предложил засыпающий на ходу Макобер.

Кивнув, гном полез в заплечный мешок за точильным камнем.

– Я тоже посижу, – улыбнулся Лентал. – Вряд ли я еще сегодня смогу попросить мою богиню о помощи, но если Мэтт не против…

Из недр заплечного мешка раздалось глухое бурчание.

– Он не возражает, – порадовал паладина мессариец.

Бэх хотела было поблагодарить Лентала за то, что тот спас ей жизнь, но все слова внезапно куда-то исчезли, улетучились. Она просто подошла и села рядом, глядя вместе с ним на огонь. Были бы они сейчас живы, если бы не этот паладин, появившийся, как в сказке, в самый нужный момент? И кого еще пришлось бы хоронить вместе с Айвеном?

Молчал и Лентал. Наконец, он мягко коснулся руки девушки:

– Иди спать. А завтра полечим их. Если у тебя будут силы, конечно. Мне кажется, что Терри…

– Что значит «если будут силы»? – воинственно вскинула голову Бэх. – Ты сомневаешься?..

– А кто может быть уверен в женщине? – его лицо оставалось серьезным, но глаза смеялись. – Впрочем, твой бог – мужчина.

– Мой бог – бог!

Бэх обиженно поднялась и направилась к Терри. Лунный эльф еще не спал.

– Лентал сказал, ты ранен…

– С каких это пор ты прислушиваешься к каждому его слову? – усмехнулся тот. – И вообще, я считаю, что на сегодня хватит.

– Не упрямься. Вот на что уж у меня точно нет сил, так это с тобой спорить.

Когда Терри, уже засыпая, с облегчением пробормотал слова благодарности, Бэх наконец почувствовала, до какой степени устала. Девушка хотела еще раз подойти к Ленталу, но махнула рукой и опустилась на землю. Через минуту она тоже спала.

Проскользнув в окно, острый луч серебристого света коснулся центра комнаты, по очереди обежал вершины пентаграммы и угас, выполнив свое предназначение. А на голом каменном полу остался лежать человек.

Час за часом он оставался недвижим, как снулая рыба, выброшенная волной на морской берег.

Но вот он вздрогнул, пошевелился. Медленно, неуверенно человек приходил в себя. Привыкал к тому, что малейшее движение, даже поворот головы, причиняет ему сильнейшую боль. Стонал и не думал о том, что может быть услышан. Терпел и позорно, безудержно выл, когда боль судорожными уверенными толчками выплескивалась через границы его терпения. Наконец, собравшись с духом, он перевернулся на спину и долго лежал, отдыхая от этого почти сверхъестественного усилия.

Боль на мгновение отступила, и человек тут же воспользовался этим. Осторожно, аккуратно, как некогда его учили, он заставлял свое сознание воздвигать на пути страдания и мучений тонкие прочные стены, сквозь которые те не могли бы пробиться. Сейчас он видел свой мозг со стороны, и тот представлялся ему гигантским серым лабиринтом, в котором блуждали боль и отчаяние, а сам он лишь ждал, когда они выберут неправильный путь, когда упрутся в тупик, чтобы наконец запереть их там и не дать выбраться наружу.

Потом он вновь отдыхал, наслаждаясь слабостью и блаженным ощущением покоя. Только теперь он позволил себе оглядеться вокруг.

Тьма.

Человек попытался вспомнить, где он и как сюда попал.

Тьма.

И тогда на смену боли пришел страх.

Он резко поднялся на ноги, и голова сладко закружилась, как после долгой болезни. Человек пошатнулся, рухнул на колени. Хотя бы так, понемногу, потихоньку. Боги, да почему же так темно!

Усилием воли он взял себя в руки, хотя какая-то частичка его существа все еще в панике рвалась наружу, как дрогнувший в бою воин, уже не думающий ни о победе, ни о своих товарищах – лишь бы остаться в живых!

И все же человек нашел в себе силы обуздать этот предательский страх, от которого ноги еще больше слабели, а тело решительно отказывалось признавать за головой право советовать ему, что делать дальше.

Очень медленно он протянул вперед правую руку. Пустота. Так, теперь еще чуть-чуть, еще…

Громкий вопль, полный страдания и отчаянья, гулко отразился от стен: рука наткнулась на пентаграмму.

Баюкая, прижимая руку к себе, человек вновь укротил боль. Он так и не понял, что это было, но впредь решил быть еще осторожнее.

Эхо… Значит, он в комнате. Что и так очевидно – ни в какую, даже самую безлунную, ночь под открытым небом не бывает такой кромешной, всепоглощающей тьмы.

И эта комната велика, скорее, даже огромна.

Пентаграмма начала едва заметно светиться. Еще секунду назад он мечтал о свете, но сейчас почувствовал, что волосы на голове зашевелились. Свет казался абсолютно черным, словно Тьма, в которую уйдет каждый. И он понял: лучше темнота, чем такой свет.

Пентаграмма пылала, а человек съежился в самом ее центре, изо всех сил стараясь, чтобы его не коснулись стремящиеся вверх языки черного пламени. И когда ему показалось, что пентаграмма жадно сжимается, чтобы наконец расправиться со своей добычей, он зажмурился.

Наверно, он все же не был воином – только их учили никогда не прятаться от смерти. Но и с закрытыми глазами он чувствовал, как холод подступает все ближе и ближе. Еще мгновение и…

Холод исчез.

Приоткрыв глаза, человек огляделся. На этот раз он оказался на жестком топчане в крошечной комнатке, освещенной огоньком оплывшего огарка свечи.

Его подташнивало, все тело ныло, точно он оказался на пути разъяренного стада берваров. К тому же из комнаты не было видно ни единого выхода.

Человек понял, что силы его подходят к концу. Он не помнил ни своего прошлого, ни своего имени, его телом играли, перенося из одного места в другое и заставляя сжиматься от боли.